К сожалению, при всех этих положительных качествах, без которых немыслим историк или, в крайнем случае, монографист, у него недостает одного — силы творчества. Впрочем, не одной только ее. У него не только нет искры творческого элемента, благодаря которому исключительно и имеют цену вышеупомянутые качества, — он не чувствует ни малейшего желания обрабатывать собранный им материал хотя бы по тем образцам, которые не раз могла дать ему древняя литература. Вероятно, он даже и не думал об этом. Вот почему его исторические монографии вследствие своеобразной системы их писания стоят особняком. Они резко контрастируют с сочинениями подобного характера, например, знаменитыми «Жизнеописаниями» Плутарха или «Жизнью Агриколы» Тацита.
С этой стороны Светоний оригинален. У него не было предшественников. В старинной исторической или биографической литературе не было таких трудов, которые он мог бы положить в основу своего сочинения. Он интересуется преимущественно частной и интимной жизнью цезарей; но анналы, куда он мог бы обратиться как к первоисточнику, посвящены главным образом рассказам о событиях политического характера. Труды Тацита и Диона Кассия доказывают всю бедность фактами из частной жизни императоров. На основании их нельзя написать биографий подобных Светониевым. Но оригинальность Светония, в связи с своеобразной обработкой им своего материала, и составляет один из крупнейших недостатков его произведения.
Она делает из него собирателя анекдотов, ходивших в обществе, — анекдотьера, как метко называет его Лагарп, литературных и иных пасквилей, ученого, который, запершись в своем кабинете, знает многое и мог бы знать все, но для которого в его жаркой любознательности, граничащей с педантизмом, все составляют частности, а целое ничто. Причина — незнание им жизни. Не без основания древность отказывает ему в месте в одном ряду с Титом Ливием, Саллюстием и Тацитом.
Нельзя не согласиться с мнением, что он был бы неоцененным литературным помощником для какого-нибудь римского историка более ранней эпохи, например для Саллюстия, Азиния Поллиона, Мессалы Корвина или даже Цезаря, которые обращались к историческим занятиям после жизни деятельной и богатой фактами. Занятия историей были тогда еще привилегией лиц высокого общественного положения. Эти римские аристократы когда-то исполняли обязанности консулов, командовали войсками, управляли провинциями, которые были значительно обширнее, нежели многие из современных государств, и управляли почти неограниченно. Прежде чем браться за перо, описывать исторические события и давать характеристику исторических лиц, они жили жизнью своего народа, совершая исторические подвиги. Ученый материал для их труда им доставляли отчасти их помощники, научные же деятели. В отношении Саллюстия и Азиния Поллиона эту роль исполняет один из ученейших грамматиков своего времени, Луций Атей Протекстат, заслуженно называвший себя Philologus, в отношении Цезаря — Гирций. А каковы были количественно материалы, находившиеся в распоряжении этих лиц, доказывает пример того же Капитона. В течение своей долгой жизни трудолюбивый ученый, бывший отпущенник и даже не римлянин, а грек по происхождению, собрал, по словам того же Светония[15], не менее восьмисот томов заслуживавших внимания материалов для работ Саллюстия и Азиния Поллиона!