Однако с самого начала появились читатели, которые реагировали совершенно иначе, и среди них — две умнейшие (после самой Джейн) женщины из семейства Остин. Вместо того чтобы превозносить высоконравственную интонацию книги, мать писательницы сочла добродетельную героиню «пресной». Анна также заявляла, что она «не выносит Фанни». И сыну Эдварда Джорджу не нравилась Фанни, он предпочитал Мэри Крофорд. Семья лорда Холланда нашла, что роман уступает двум предыдущим. Алитея Бигг считала, что «Мэнсфилд-парку» не хватает живости «Гордости и предубеждения», и мисс Шарп, превозносившая искусство подруги в создании образов, писала: «…поскольку Вы умоляете меня быть предельно откровенной, я должна сознаться, что предпочитаю „Г&П“». Что же до Кассандры, то хоть она и «полюбила Фанни всей душой», но убеждала Джейн выдать ту за Генри Крофорда, — что заставляет усомниться, в самом ли деле «нравственные устремления» книги впечатляли ее так же, как других читателей.
Реакция Генри возникает как сквозной комментарий в письмах Джейн, и она очень интересна. Читая первую часть, он выражает симпатию к Генри Крофорду: «Он восхищается Г. Крофордом — я имею в виду, по-настоящему — как приятным, умным человеком». Генри заявляет, что знает, как закончится история, но по мере развития сюжета чувствует себя все более озадаченным. Дочитав роман до конца, он ограничивается более общими похвалами. «Его одобрение ничуть не меньше, — сообщила Джейн сестре. — Он нашел вторую половину последней части чрезвычайно интересной». Такая уклончивая оценка заставляет подозревать, что Генри тоже был не слишком доволен тем финалом, который выбрала сестра.
«Мэнсфилд-парк» всегда особо интересовал читателей и вызывал больше споров, чем любое другое произведение Остин. В 1917 году Реджинальд Фаррер[177], восхищаясь мастерством писательницы, обвинил ее тем не менее в «полной нечестности», пристрастном отношении к Крофордам, «к которым она, совершенно очевидно, привязана как художник, хоть и не одобряет их как моралист». Он счел образ Фанни возмутительным: холодная, уверенная в своей правоте, закосневшая в своих предрассудках, «ужасающее воплощение женского педантизма и ханжества». А развязку романа он называл «обманом читателя» и художественной неудачей. Через двадцать лет Фаррера поддержала Куинни Ливис[178], заявив, что находит книгу, при всем ее блеске, «противоречивой и невразумительной», подорванной «решимостью Остин продвигать традиционные моральные взгляды». В 1950-е точку зрения Фаррера развил Кингсли Эмис[179]: «Даже представить себе, что вы приглашаете мистера и миссис Эдмунд Бертрам провести с вами вечер, и то нелегко». С ними не только не может быть весело (в отличие от Крофордов, с которыми не соскучишься), они лишены всякого чувства юмора, напыщенны и внушают лишь отвращение. В Фанни нет «ни понимания собственной натуры, ни великодушия, ни смирения». Эмис приходит к заключению, что в данном случае здравый смысл и нравственное чувство изменили самой Джейн Остин.
На защиту Фанни и «нравственных устремлений» встал американский критик Лайонел Триллинг[180]. Он начал с восхваления образа Мэри Крофорд, признавая, что он «создавался — сознательно задумывался — так, чтобы завоевать расположение почти любого читателя… Она откровенна, открыта, умна, нетерпелива. Ирония — ее естественное состояние, и нам начинает казаться, что в ней мы слышим автора, почти как в Элизабет Беннет». Все это так хорошо высказано, что дальше ждешь объяснения, отчего же мы должны полюбить Фанни больше, чем Мэри… Однако то, что следует далее, разочаровывает. Критик пишет, что Остин хочет удержать нас от восхищения живым умом Мэри, «из-за самой этой своей живости согласующимся с мирским, с плотским, с дьяволом». То ли дело Фанни — настоящая христианка, которая поддерживает стремление Эдмунда стать священником и выполнять свой долг. Устроенная героями театральная постановка достойна осуждения, ведь на сцене каждый из них примеряет чужое естество. И Триллинг делает вывод, что если при первом чтении романа Мэри кажется нам чрезвычайно привлекательной, то при втором — мы видим, как она лицемерна и насколько «внешность для нее важнее истинной сути». Следом за Триллингом его британский коллега Тони Таннер[181] превозносит Фанни за ее «спокойствие, незаметность, хрупкость и самоотречение», с которыми она противостоит Крофордам с их любовью к позерству, «свободным от морали поведением, их умами, ослепленными светским блеском, и неискренними сердцами».
177
178
179
180
181