В ходе университетских лекций совершенствовались знания, полученные от чтения книг Дидро, Вольтера, Монтескьё, от общения с великим князем Павлом, Екатериной II и приближенными императорского двора.
«В конце сентября 1775 года, по свидетельству биографа П. Майкова, граф Николай Румянцев с братом заехали на короткое время в Париж, чтобы вместе с Гриммом, оставившим их в Лейдене одних, совершить совместное путешествие по Италии» (РБС. Т. 15. СПб., 1910. С. 494).
Барон Гримм, хорошо знакомый с дворцовой жизнью Парижа, с герцогом Орлеанским и другими знатными людьми, ввел братьев Румянцевых в круг своих знакомых.
Братья Румянцевы были приняты известным политиком Жаком Неккером, который в присутствии своих коллег спросил Николая Румянцева о «греческом проекте» Екатерины II. Николай Петрович поразил собравшихся умным и дипломатичным ответом:
– Нет, господин Неккер, мои слабые познания в этом сложном дипломатическом мире не дадут вам полноценного ответа, но Россия и без того так огромна, что о приобретении новых земель наша всемилостивейшая императрица и не помышляет, об этом нет и речи. Это просто перемена политических интересов, вы хорошо знаете, что Петр Великий занимался благоустройством «северных земель», воевал со Швецией, а сейчас интересы императорской власти переместились на юг, отсюда и название – греческий проект, но речь идет не о завоевании Константинополя и других земель, только горячие царедворцы иногда заговаривают об этом, но это их личное мнение, которое императрица не одобряет и не поддерживает.
Собравшиеся были поражены проницательностью Николая Румянцева.
При этом присутствовала воспитательница короля Франции Людовика XVI Стефания Жанлис, которая в последующем, став писательницей, в романе «Рыцари Лебедя» описала братьев Румянцевых в образах прославленных рыцарей Оливьера и Изамбарда: «…Среди храбрых рыцарей, цветом юношества, украшением и славою Двора Карла Великого, особенно отличались два молодые рыцаря, прославившие себя подвигами, оба прелестные и соединенные вечным союзом дружества. Они делили между собою удовольствия и неприятности, имели все общее, а девиз – с словами: слава и дружба. На серебряных щитах их изображен был белый плывущий по морю лебедь с подписью: верность и искренность. Почему дамы и придворные называли их рыцарями Лебедя. Изам-бард и Оливьер (так назывались два верные друга сии) были особенно уважаемы и любимы императором…» (Жанлис С. Рыцари Лебедя, или Двор Карла Великого. М., 1821. С. 6—10). Похоже, Стефания де Жанлис влюбилась в Николая Румянцева.
Но визит братьев Румянцевых в Париж был кратковременным. Позже, работая над романом, Стефания де Жанлис, узнав об увлечении Николая Румянцева великой княгиней Марией Федоровной, описала и эту неожиданную и внезапную любовь Оливьера к принцессе: «Весь двор с нетерпением дожидался дочери Вишикинда… Громкая слава о красоте ее, подвиги отца, дикие нравы жителей ее родины, – все это усиливало любопытство, и каждый желал видеть ее. Но какие со мною происходили странности, этого нельзя объяснить тебе!.. Я не мог слышать ее имени без содрогания, ибо когда, бывало, заговорят о ней, то в душе моей возбуждалось какое-то непостижимое, мрачное чувствование, но я считал его следствием разговора с императором: ибо оный подействовал так сильно на мое воображение и сердце, что я никогда не забуду его… Я спешу к ней, вхожу в залу и вижу там много вместе стоящих прекрасных женщин. Вишикинд выходит из среды их, берет меня за руку и подводит к ним. Вдруг заметил я одну в иностранном платье… и все сердце мое затрепетало при сем зрелище… я не мог видеть лица ее, ибо она стояла ко мне спиною, а видел только прелестный стан и два длинных локона черных волос. Каждый шаг увеличивал мое смущение – но, друг мой! Что со мною было, когда она оборотилась?.. Ах, друг мой! Ах, друг мой, поздно уже было скрывать от тебя, что я любил со всем жаром чувствительного юноши, и мог быть любимым… Ее лицо, гораздо более прелестное по выразительности, нежели по красоте, это лицо объяснило мне все, судьба моя решилась навеки. Но ее участь?.. Ах, как дерзал я питать в груди своей преступное желание ей нравиться и пленить ее сердце, когда рука ее была уже обещана!.. Смел ли я нарушить спокойствие жизни ее и как мог дерзнуть огорчить невинность, простосердечие, чувствительность и сделать виновником всех ее несчастий!.. Нет, нет! Сказал я сам себе, хотя и могу быть безрассудным, но обольстителем никогда… Ах! Пусть судьба играет мною, как хочет, лишь бы она была счастлива!» (Там же. С. 144–149).