Во время берлинского сватовства Николай и Сергей Румянцевы остановились в одной из деревень в надежде повидать отца и все происходившее в Берлине, но приехавший к ним двоюродный брат князь Александр Куракин сообщил безрадостную весть, что свидания с отцом не будет: отец запретил им в это время появляться в Берлине. Возможно, фельдмаршал Румянцев подумал, что появление двух рослых красавцев Румянцевых при сватовстве великого князя окажется невыгодным для жениха. Но кто может проникнуть в тайны души великого фельдмаршала и отца и понять его помыслы?
После отъезда посольства Петра Румянцева с великим князем братья Николай и Сергей мимолетно побывали в Берлине, но уже 6 сентября 1776 года Николай и Сергей вернулись в Петербург, повидались с Екатериной Михайловной, Марией Андреевной, были приняты императрицей, и снова началась придворная жизнь. Вся торжественная церемония свадьбы великого князя прошла на их глазах, по указанию императрицы и самодержицы они снова вошли в круг великого князя, присутствовали на всех торжественных церемониях, обедах, раутах, приемах.
Мария Федоровна, как стали именовать великую княгиню после крещения, поразила Николая своей неотразимой симпатией и добросердечностью, в краткие минуты общения с ней Николай был очарован ею, правда, он больше говорил с великим князем, рассказывая о своем путешествии по европейским городам, особенно о Париже. Обращался он вроде бы к великому князю, а глазами пожирал юную красавицу, великую княгиню, потом в смущении отводил от нее глаза, помня историю великого князя с Натальей Алексеевной и Андреем Разумовским, которая разворачивалась на его глазах.
После бракосочетания наследника престола в церкви Зимнего дворца, после торжественного обеда, танцев и бесед со знакомыми и друзьями, императрица пригласила Николая Румянцева в свой кабинет и дала поручение отправиться в Вену, чтобы известить императорскую власть, Марию-Терезию и Иосифа II, о женитьбе великого князя на принцессе Вюртембергской.
– Вы, конечно, знаете, граф, что русское посольство в Вене возглавляет ваш родной дядя, князь Дмитрий Михайлович Голицын, явитесь к нему, а там уж он подскажет ваши дальнейшие шаги. Думаю, что с первым дипломатическим поручением вы справитесь, тем более что вы знаете европейские языки, и немецкий в том числе.
30 сентября Николай Румянцев отправился в Вену. Исполнил поручение, а через несколько дней, вручив императрице письма Марии-Терезии и Иосифа II, вновь вернулся к исполнению своих обязанностей камер-юнкера. Дежурств было немного, кроме него, было еще одиннадцать камер-юнкеров, но Румянцеву чаще всего приходилось бывать в свите великого князя и великой княгини, исполнять их поручения. Правда, ситуация для него изменилась. Мария Федоровна… С удовольствием будет служить ей, как и великому князю, полному государственных замыслов, но… Николай Румянцев знал, что накануне сватовства великий князь вручил принцессе Вюртембергской уведомление о ее поведении как великой княгини. Еще в Германии принцесса прочитала этот документ, а теперь, прожив в России всего лишь несколько недель, убедилась в справедливости сказанного там.
Приехав в Россию, неизвестную ей и удаленную от европейской жизни, писал Павел Петрович, великая княгиня должна ради собственной пользы сблизиться с российской императрицей, снискать ее доверие, должна быть предупредительной и кроткой, не выказывать досады и не жаловаться на нее кому бы то ни было. Во дворце много интриг и происков, она не может иметь никаких личных целей, она не должна что-либо скрывать от ее величества, должна быть откровенна, ничего не таить в своей душе, не принимать участия в интригах, которые просто опутывают императорский дворец. На первых порах великая княгиня вновь и вновь вчитывалась в строки наставления: «Я не буду говорить ни о любви, ни о привязанности, ибо это вполне зависит от счастливой случайности; но что касается дружбы и доверия, приобрести которые зависит от нас самих, то я не сомневаюсь, что принцесса пожелает снискать их своим поведением, своей сердечной добротой и иными своими достоинствами, которыми она уже известна. Ей придется, прежде всего, вооружиться терпением и кротостью, чтобы сносить мою горячность и изменчивое расположение духа, а равно мою нетерпеливость. Я желал бы, чтобы она принимала снисходительно все то, что я могу выразить иногда даже, быть может, довольно сухо, хотя и с добрым намерением, относительно образа мыслей, уменья одеваться и т. п. Я прошу ее принимать благосклонно советы, которые мне случится ей давать, потому что из десяти советов все же может быть и один хороший, допустив даже, что остальные будут непригодны. Притом, так как я несколько знаю здешнюю форму, то я могу иной раз дать ей такой совет или высказать такое мнение, которое не послужит ей во вред. Я желаю, чтобы она была со мной совершенно на дружеской ноге, не нарушая, однако, приличия и благопристойности в обществе. Более того, я хочу даже, чтобы она высказывала мне прямо и откровенно все, что ей не понравится во мне; чтобы она никогда не ставила между мной и ею третьего лица и никогда не допускала, чтобы меня порицали в разговоре с нею, потому что это не отвечает тому расстоянию, которое должно существовать между особой ее сана и моего и подданным». Павел Петрович не мог забыть о недавней своей трагедии, связанной с переживаниями о смерти великой княгини Натальи Алексеевны, а посему предупреждал принцессу, чтобы она своим поведением снискала любовь нового для нее общества, избегала неприятностей, не вмешивалась в любые спорные дела, держалась ровно, без малейшей фамильярности.