Выбрать главу

– Мы, дети, много лет жили в скучном Трептове, а родители по делам службы меняли свое жительство, но вот наконец-то отец оставил службу. Владетельный герцог Карл-Евгений, не имеющий детей, назначил отца наместником герцогства, родители переехали в Монбельяр, а вместе с ними и мы. Семь лет моей жизни я провела в саду, рядом с живописными цветниками, клумбами. Отец построил летний дворец, но радовало не только двухэтажное изящное здание, но и роскошные сады – все очарование этого загородного дворца заключалось в огромных и роскошных садах, его окружавших. Великолепный трельяж, представляющий собой Храм Флоры, со статуей богини в глубине, в другом месте Хижина угольщика, она была внутри богато убрана и украшена, потом Молочная, или Швейцарский дом, где под покровом сельской простоты также скрывались драгоценные предметы, среди которых находились фаянсовые вазы, рисованные Рафаэлем и его учениками, Хижина пустынника, возле нее был грот, далее с вершины скал каскадом низвергался ручей, два больших птичника, обширная оранжерея, которая иногда превращалась в театральные подмостки для постановки спектаклей, а матушка, очаровательная и сентиментальная душа, выстроила себе близ Этюпа небольшой сельский домик, назвав его «Грезы», который очень любила. И рядом роща… Господи! Как я любила этот милый Этюп, сколько мыслей возникало у меня, когда я проводила там свои свободные часы…

Мария Федоровна все еще любовалась цветником, то и дело оглядываясь на графа, но потом повернулась к нему и вежливым жестом указала, что он может сопровождать ее. Николаю Петровичу не хотелось уходить от нее, выпал миг, когда она беспрепятственно может открыть свою душу, нет ни Павла Петровича, ни камер-юнкеров, ни фрейлин, которые обычно бывают при ней. Удачные минуты! Это почувствовала и великая княгиня.

– Мама много рассказывала о наших предках, давала нам книги и выписки о прошлом нашего рода начиная с Х века. Как вы знаете, граф, Людовик ХIV и его время настолько подчинило своему влиянию все, их окружающее, что чуть ли не все европейские государства стали говорить на французском языке, читать французскую литературу и смотреть в театрах французские пьесы. Понятно, что и жизнь герцогов Вюртембергских изменилась по французскому образцу. На роскошь и празднества тратились все доходы. Таким был мой родственник Эбергард-Людвиг, нравственные принципы мало волновали его, он предавался роскошной и развратной жизни, при живой жене, не считая метресс, заключил брак со своей любовницей госпожой фон Гревениц, не только женился, но и передал ей бразды правления всем герцогством, а министрами она назначила всякий сброд. На роскошь средств не хватало, как настоящая хищница она продавала министерские должности отвратительным личностям. У Эбергарда-Людовика не было наследников, наследовал ему двоюродный брат Карл-Александр, сын бывшего опекуна Фридриха-Карла, мой родной дед, но жизнь моих предков осталась такой же, роскошной и развратной. В молодости дед был военным, служил под командой австрийского принца Евгения Савойского, принял католичество, хотя подданные – протестанты, и, как мама рассказывала, продолжались все та же роскошь и празднество. Деньги закончились. И мой дед передал управление Вюртембергом еврею Иосифу Леви-Зюссу-Опенгеймеру, который поставлял деду деньги… Род Опенгеймеров утвердился в Австрии и был очень влиятельным в экономическом отношении…

– Ваше императорское высочество, увы, нас ненадолго оставили наедине, видите, торопится к нам озабоченный великий князь, а с ним и ваши царедворцы, я пойду им навстречу, предупрежу, что вы хорошо себя чувствуете…

– Вы не можете представить, граф, как волнуюсь, смогу ли выдержать после такого приволья в Царском Селе тюремную жизнь в городе! Здесь четыре месяца мы дышали свободой, мы делали то, что нам хочется, а в Петербурге придет декабрь, время, когда меня ждет тяжкое испытание, вы меня спросите, боюсь ли я умереть… Нет, так как я хорошо сложена, я здорова как нельзя более, я крепка. Нет, не предстоящие роды пугают меня, а панический страх возникает у меня, как подумаю, что долгие месяцы предстоит мне заключение в городе, в Зимнем дворце.

– А вы, ваше императорское высочество, говорили с кем-нибудь об этом?

– Нет, но, пожалуй, напишу о своих переживаниях Никите Ивановичу Панину, он поймет меня…

В ту же ночь, 9 сентября 1777 года, как только великая княгиня и великий князь прибыли в Петербург, началось небывалое наводнение, которое, опасались, может затопить весь город и принести несчастье многим людям. Так оно и случилось.