Шестнадцатью километрами севернее, возможно, в четырнадцатом веке до нашей эры Персей (если верить Павсанию[76]) построил Микены — величайшую из столиц доисторической Греции. Здесь тоже вокруг грозной твердыни вырос городок или несколько деревенек, дав приют деловитому народу крестьян, торговцев, ремесленников и рабов, которые имели счастье ускользнуть от истории. Шестьсот лет спустя Гомер называл Микены «хорошо построенным градом с широкими улицами, который изобилует золотом»[77]. Несмотря на сотню обиравших юрод поколений, отдельные части его циклопических стен сохранились до наших дней, свидетельствуя о незапамятной дешевизне труда и тревогах царей. В одном из углов стены находятся знаменитые Львиные ворота, где два царственных зверя, высеченные на каменном треугольнике поверх массивной перемычки, ныне изнуренные и безголовые, немо стоят на страже былого величия. На акрополе позади них находятся развалины дворца. Вновь, как в Тиринфе и Кноссе, мы можем проследить, где располагались тронная комната, алтарная комната, кладовые, ванные и гостиные. Когда-то здесь были разрисованные полы, опирающиеся на колонны портики, расписные стены и величавые лестничные пролеты.
Близ Львиных ворот, на узкой площадке, окруженной вертикально поставленными каменными плитами, рабочие Шлимана откопали девятнадцать скелетов и столь богатый клад, что великому дилетанту легко можно простить его ошибку: он принял эти шахты за погребальные покои детей Атрея. Разве Павсаний не говорил, что царские гробницы «лежат посреди развалин Микен»?[78] Здесь были мужские черепа с золотыми коронами и золотые маски поверх того, что когда-то было лицом; здесь были костистые дамы с диадемами, обвязанными вокруг того, что некогда было их головой; здесь были расписные вазы, бронзовые котлы, серебряный ритон, янтарные и аметистовые бусы, предметы из алебастра, слоновой кости и фаянса, обильно украшенные кинжалы и мечи, игральная доска, подобная найденной в Кноссе, и разнообразные изделия из золота — печати и кольца, булавки и запонки, чаши и бусы, браслеты и нагрудные пластины, туалетные сосуды, даже одежда, обшитая толстыми золотыми пластинами[79]. Вне всяких сомнений, то были царские драгоценности, царские кости.
На противоположном акрополю скате холма Шлиман и другие обнаружили девять погребений, совершенно не похожих на «шахтовые гробницы». Сойдя с дороги, ведущей от цитадели вниз, и повернув направо, попадаешь в коридор, вдоль которого вытянулись стены из крупного, хорошо обтесанного камня. В конце его — простой портал, некогда украшенный изящными цилиндрическими колоннами из зеленого мрамора, хранящимися ныне в Британском музее; над ним — незамысловатая перемычка из двух камней, каждый из которых вытянулся в длину на девять метров и весит ИЗ тонн. Внутри путешественник оказывается под куполом, или толосом, высота и ширина которого равняются пятнадцати метрам; стены построены из распиленных блоков, укрепленных декоративными бронзовыми розетками. Каждый ряд кладки шире предыдущей, последний слой замыкает верхушку. Это странное строение являлось, по мысли Шлимана, гробницей Агамемнона, а меньший толос близ него, который открыла его жена, немедленно сочли за гробницу Клитемнестры. Все «ульевые» гробницы Микен были найдены пустыми; воры опередели археологов на несколько столетий.
Эти мрачные руины служат напоминанием о цивилизации, которая в эпоху Перикла была столь же древней, как для нас век Карла Великого. Шахтовые гробницы принято сегодня датировать приблизительно 1600 г. до н. э. (четырьмя веками ранее традиционной датировки поколения Агамемнона), а «ульевые» гробницы — приблизительно 1450 г.; впрочем, доисторическая хронология — орудие не из самых точных. Мы не знаем, ни как начиналась эта цивилизация, ни какой народ построил города не только на месте Микен и Тиринфа, но и на месте Спарты, Амикл, Эгины, Элевсина, Херонеи, Орхомена и Дельфов. Может быть, подобно большинству народов, к тому времени он был уже неоднороден как по составу, так и по наследию; перед дорийским вторжением (1100 г. до н. э.) население Греции было столь же пестрым, как население Англии перед норманнским завоеванием. Насколько мы можем судить, микенцы были родственны малоазийским карийцам и фригийцам, а также минойцам Крита[80]. Микенские львы по-месопотамски сдержанны и спокойны; этот древний мотив, вероятно, проник в Грецию через Ассирию и Фригию[81]. Греческая традиция называла микенцев «пеласгами» (возможно, это слово означало «народ моря» — pelagos) и считала их пришельцами из Фракии и Фессалии, поселившимися в Аттике и на Пелопоннесе в столь незапамятные времена, что греки нарекли их автохтонами — туземцами. Геродот принимает это сказание и приписывает Олимпийским богам пеласгическое происхождение, однако он «не может сказать с уверенностью, каким был язык пеласгов»[82]. Не можем сказать этого и мы.