Умер Зенон предположительно на девяностом году жизни, по словам Диогена Лаэртского, следующим образом:
«Уходя с занятий, он споткнулся и сломал себе палец; тут же постучав рукой оземь, он сказал строчку из «Ниобы»:
Его дело в Стое продолжили два азиатских грека: Клеанф из Ассоса, а затем Хрисипп из Сол. Клеанф был кулачным бойцом, который пришел в Афины с четырьмя драхмами за душой, был чернорабочим, отказался от общественного вспомоществования, девятнадцать лет учился у Зенона и жил в трудолюбивой и аскетичной бедности. Хрисипп был самым ученым и плодовитым представителем стоической школы; он придал доктрине стоиков историческую форму, изложив ее в 750 книгах, в которых Дионисий Галикарнасский видел образец ученого тупоумия.
После него стоицизм распространился по всей Элладе, найдя величайших своих выразителей в Азии — Панетия Родосского, Зенона из Тарса, Боэта из Сидона и Диогена из Селевкии. Из случайных фрагментов, дошедших от некогда необъятной литературы, мы должны собрать мозаичную картину самой распространенной и влиятельной философии античного мира.
Вероятно, именно Хрисипп разделил стоическую систему на логику, науку о природе и этику. Зенон и его преемники гордились своим вкладом в логическую теорию, но реки чернил, пролитые ими на этот счет, мало способствовали просвещению или практической пользе[2423]. Стоики были согласны с эпикурейцами в том, что знание возникает только из ощущений, и придавали значение конечного критерия истины таким восприятиям, которые своей живостью или устойчивостью принуждают разум согласиться с ними. Опыт, однако, не обязательно ведет к знанию, ведь между чувствами и разумом пролегают эмоции или страсти, которые способны ввести опыт в заблуждение точно так же, как они искажают желание, превращая его в порок. Разум — высшее достояние человека, крупица того Семенного Разума (Logos permaticos), который создал мир и руководит им.
Подобно человеку, и сам мир одновременно целиком материален и имманентно божествен. Все, о чем сообщают нам чувства, — материально, и только материальные вещи способны действовать и претерпевать. Качества и количества, добродетели и страсти, тело и душа, Бог и звезды суть материальные формы или процессы, различающиеся по степени совершенства, но в существе своем единые[2424]. С другой стороны, любая материя динамична, полна напряжения и сил, постоянно вовлечена в процессы распыления или сосредоточения и одушевляется внутренней и вечной энергией, теплом, или огнем. Вселенная переживает бесчисленные циклы растяжения и сокращения, развития и распада; периодически она вспыхивает великим пожаром и понемногу образуется вновь; затем ее прежняя история повторяется вплоть до мельчайших деталей[2425], ибо цепь причин и следствий — это безвыходный круг, бесконечное повторение. Все события и все акты воли предопределены; случиться чему-нибудь иначе, чем оно случается в действительности, так же невозможно, как и возникнуть из ничего; любой разрыв в цепи привел бы к распаду мира.
Бог в этой системе является началом, серединой и концом. Стоики признавали необходимость религии как основы нравственности; с благодушной терпимостью они взирали на народную веру, даже на ее демонов и гадания, и искали аллегорических толкований, чтобы преодолеть пропасть между суеверием и философией. Они признавали, что в существе своем халдейская астрология верна, и полагали, что земные дела находятся в некоей мистической и нерасторжимой связи с движением звезд[2426], — то был один из аспектов той вселенской симпатии, вследствие которой все, происходящее с одной частью, не может не затронуть и все остальное. Словно бы подготавливая не только этику, но и теологию христианства, они считали мир, закон, жизнь, душу и судьбу божественными и определяли нравственность как добровольную покорность божественной воле. Бог, как и человек, — это живая материя; мир — его тело, порядок и закон мира суть ею разум и воля; вселенная — гигантский организм, душой, животворящим дыханием, оплодотворяющим разумом, питающим огнем которого является Бог[2427]. Иногда стоики понимают своего Бога безлично; чаще они изображают его Провидением, которое своим высшим разумом упорядочивает и управляет космосом, согласуя все его части с рациональными целями и обращая все на пользу праведникам. Клеанф отождествляет его с Зевсом и слагает в его честь монотеистический гимн, достойный Эхнатона или Исайи:
2422
Там же, XXVII [пер. М. Л. Гаспарова]. То же рассказывают Лукиан, Лактанций и Стобей; ср. Zeller, 40.
2423
Если не считать некоторых терминологических новшеств, каковым является само слово
2425
С облегчением узнаешь, что некоторые стоики испытывали на этот счет кое-какие сомнения.