Во время этой речи Флора дрожала, как в лихорадке.
— Вы убьете Макса? — спросила она, глядя на Филиппа при свете луны.
— Идите, вот и дядя...
В самом деле, папаша Руже, несмотря на все уговоры г-на Ошона, появился на улице и схватил Флору за руку, как скупой хватает свое сокровище; войдя в дом, он увел ее в свою комнату и заперся там с нею.
— Вот бог, а вот порог! — сказал Бенжамен поляку.
— Мой хозяин всем вам заткнет глотку, — ответил Куский, отправляясь к Максу, который занял помещение в «Почтовой гостинице».
На следующее утро с девяти до одиннадцати часов женщины судачили у дверей домов. Во всем городе только и было слышно, что о странном перевороте, происшедшем накануне в домашней жизни папаши Руже. Разговоры везде сводились к одному:
— Что-то произойдет завтра между Максом и подполковником Бридо на банкете в честь коронации?
Филипп сказал Ведии всего два слова: «Шестьсот франков пожизненной пенсии — или вон!» Это на время сделало ее нейтральной между двумя столь грозными силами, как Филипп и Флора.
Зная, что жизнь Макса в опасности, Флора стала еще приветливей со старым Руже, чем даже в первые дни их совместной жизни. Увы! В любви обман из расчета всегда берет верх над подлинным чувством — вот почему столько мужчин так дорого платят ловким обманщицам. Баламутка сошла вниз только к завтраку, под руку с Руже.
Слезы выступили у нее на глазах, когда на месте Макса она увидела страшного рубаку с сумрачным взглядом синих глаз, с холодно-зловещим лицом.
— Что с вами, мадемуазель? — спросил он, пожелав доброго утра дяде.
— Ей невыносима мысль, что ты можешь подраться на дуэли с командиром Жиле...
— Я не имею ни малейшего желания убивать этого Жиле, — ответил Филипп. — Пусть он только уедет из Иссудена, возьмет какой-нибудь ходовой товар и с ним погрузится на корабль, идущий в Америку; я первый посоветую вам дать ему денег на покупку самых лучших товаров и пожелаю ему доброго пути! Он наживет себе состояние, и это будет гораздо почетнее, чем проказничать напропалую но ночам в Иссудене и бесноваться в вашем доме.
— Ну, как, не правда ли, это мило? — сказал Руже, глядя на Флору.
— В А-ме-ри-ку! — промолвила она, рыдая.
— Лучше пощелкивать каблуками в Нью-Йорке, чем гнить в еловом сюртуке во Франции... Впрочем, в ответ вы скажете, что он ловок: он может убить меня! — заключил подполковник.
— Вы мне позволите с ним поговорить? — покорным и смиренным голосом спросила его Флора.
— Конечно, он может прийти за своими вещами, однако на это время я останусь с дядей, так как больше не покину старика, — ответил Филипп.
— Ведия! — кликнула Флора. — Беги в «Почтовую гостиницу» и скажи командиру, что я его прошу...
— ...прийти за своими вещами, — закончил Филипп, прерывая Флору.
— Да, да, Ведия!.. Это будет самый приличный повод увидеться со мной, я хочу с ним поговорить...
Страх настолько подавил ненависть у этой девицы, а испытанное ею потрясение от встречи с сильной и безжалостной натурой было так велико, что она, до сих пор видевшая только ласку, уже привыкла подчиняться Филиппу, как бедный Руже привык подчиняться ей; с тревогой ждала она возвращения Ведии, но та вернулась с категорическим отказом Макса, просившего мадемуазель Бразье прислать ему его вещи в «Почтовую гостиницу».
— Вы позволите мне самой отнести их? — спросила она Жан-Жака Руже.
— Да, но возвращайся поскорее! — ответил старик.
— Если мадемуазель не вернется к полудню, то в час пополудни вы мне дадите доверенность на продажу ренты, — сказал ему Филипп, глядя на Флору. — Чтобы соблюсти приличия, идите вместе с Ведией, мадемуазель. Отныне нужно заботиться о чести моего дяди.
Флора ничего не могла добиться от Максанса. Офицер, в отчаянии, что позволил выбить себя из позиции — позорной в глазах всего города, — все же был слишком горд, чтобы бежать от Филиппа. Баламутка возражала против его доводов, предлагая своему дружку вместе уехать в Америку, но Максансу Жиле не нужна была Флора без состояния Руже, и он, не открывая ей своих тайных расчетов, настаивал на своем намерении убить Филиппа.
— Мы сделали большую глупость, — сказал он. — Нужно было втроем отправиться в Париж и провести там зиму; но как можно было предположить, увидев этого дохлого верзилу, что дело повернется таким образом? В ходе событий есть какая-то умопомрачительная быстрота. Я принял Филиппа за одного из тех головорезов, которые не способны пошевелить мозгами; в этом моя ошибка. А так как я сразу не догадался сделать лисью петлю, то теперь я окажусь трусом, отступая хотя бы на шаг перед подполковником; он погубил меня во мнении города, — и чтобы восстановить свою честь, я должен убить его!
— Уезжай в Америку с сорока тысячами франков, я сумею освободиться от этого дикаря и присоединюсь к тебе, так будет гораздо благоразумней...
— Что же подумают обо мне? — воскликнул он, движимый привычным страхом перед язычками. — Нет! Кроме того, я ведь уже отправил на тот свет девятерых. Этот малый, сдается мне, не очень-то опасный противник: прямо из военной школы он поступил в армию, все время воевал — до самого тысяча восемьсот пятнадцатого года, потом отправился в Америку; таким образом, этот наглец никогда и не бывал в фехтовальном зале, а я не знаю себе равных в сабельной рубке. Сабля — его род оружия, я буду казаться великодушным, предлагая драться на саблях — потому что ведь я поведу дело так, чтобы он меня оскорбил, и перехитрю его. Решительно, это будет лучше. Успокойся: послезавтра мы будем господами положения.
Таким образом, дурацкое представление о своей чести оказалось у Макса сильней здравого расчета. Возвратившись в час дня домой, Флора заперлась в своей комнате, чтобы наплакаться вволю. В течение всего этого дня работали язычки в Иссудене; дуэль между Филиппом и Максансом считали неизбежной.
— Ах, господин Ошон, — сказал Миньоне, встретивший старика во время своей прогулки с Карпантье по бульвару Барон, — мы очень беспокоимся, так как Жиле великолепно владеет любым оружием.
— Пустяки! — ответил старый провинциальный дипломат. — Филипп хорошо вел это дело. Я не поверил бы, что этот развязный парень так быстро одержит верх. Молодчики сшиблись друг с другом, как две грозовые тучи...
— О, — сказал Карпантье, — Филипп — человек хитроумный, его поведение в верховном суде — образец дипломатии...
— ...Так-то, господин Ренар, — заметил некий горожанин. — Говорят, волки никогда не грызутся между собой, но, кажется, Макс схватился врукопашную с подполковником Бридо. Между двумя солдатами старой гвардии дело будет серьезное.
— Вы смеетесь над этим, вы, нынешние! — сказал Потель. — Бедный малый развлекался по ночам, поэтому вы против него. Но Жиле не такой человек, чтобы спокойно сидеть в этой дыре Иссудене без всякого дела!
— В конце концов, господа, — сказал четвертый, — у Макса с подполковником особые счеты. Разве подполковник не должен был отомстить за своего брата Жозефа? Вспомните, как предательски вел себя Макс по отношению к этому бедному парню.
— Ба! Какой-то художник! — сказал Ренар.
— Но дело касается наследства отца Руже. Говорят, господин Жиле собирался захватить пятьдесят тысяч ливров дохода, как раз когда подполковник поселился у своего дяди.
— Жиле собирался украсть ренту?! Вот что, господин Жаниве, не повторяйте этого где-нибудь в другом месте, иначе мы заставим вас проглотить язык, и притом без всякой приправы, — крикнул Потель.
Во всех буржуазных домах высказывались в пользу достойного Филиппа Бридо.
На следующий день, к четырем часам, офицеры старой армии, проживающие в Иссудене или в окрестностях, поджидали Филиппа Бридо, прогуливаясь по Рыночной площади у входа в ресторан Лакруа. Банкет, который должен был состояться в память коронации Наполеона, назначили на пять часов — воинский час. О деле Максанса и его отъезде из дома Руже говорили в разных группах — в том числе и среди простых солдат, надумавших собраться в винном погребке на площади. Среди офицеров только Потель и Ренар пытались защищать своего друга.