Однако в Белостоке обстановка была непонятная. С четверга, 26 июня, гражданских властей уже не было. Советских войск внутри города было очень мало. Бомбежки прекратились, но с запада доносился гул артиллерийской канонады. Родители и я вернулись в нашу квартиру. Брат с Басей и Мирой решили пока остаться у Езерских.
Павел мотивировал это тем, что если фашистам удастся все-таки захватить город, то ему находиться у нас, на Ботанической, опасно. Владелец дома, в котором мы жили, местный немец А. Стан, мог выдать его, коммуниста. Это опасение представлялось вполне обоснованным.
Весь четверг мы с мамой смотрели из окна (мы жили на втором этаже) на небольшой отрезок шоссе, ведущего на восток, в районе костела Святого Роха. Советские войска двигались только в одном направлении — и с каждым часом поток этот слабел и наконец превратился в тоненький ручеек. Отец в это время организовал с несколькими соседями охрану находящейся рядом фабрики «Белооль», выпускавшей растительное масло.
В городе уже два дня мародеры грабили магазины и склады. Как честный и социально активный человек, он пытался организовать отпор. Отец действовал как порядочный и мужественный человек, но акция эта, как потом оказалась, была достаточно спорной, ведь предстоял голод. Может быть, разумнее было организовать раздачу растительного масла населению. Все это позже попало в руки немцам!
Конечно, постфактум рассуждать гораздо легче, а отец и его единомышленники надеялись тогда, что Белосток будет удержан нашими войсками. Утром в пятницу, 27 июня мы увидели, что шоссе опустело, — советские войска ушли. А около 10 или 11 утра с запада показались немецкие мотоциклисты, затем моторизованные части и пехота. В Белосток ворвались фашисты. Настал час тяжелых испытаний. В середине дня немецкие патрули появились и на нашей улице. К вечеру со стороны центра мы увидели огромное зарево. Часть города горела, слышна была стрельба. Страх и тоска давили горло. Мы с отцом решили прорваться к Езерским, посмотреть, все ли благополучно у них, узнать, как брат, Бася и Мира.
Мать умоляла дождаться утра. Настала первая тяжелая ночь фашистской оккупации. Утром отправились с отцом к Езерским. Не успели дойти до конца нашей улицы, как встретили Басю и Миру. Они бледные, заплаканные. «Где Павел?» Они молчали. Мира плакала. Бася шаталась, но преодолела слабость. «Нет больше Павла, убили его…» Подавленные, растерянные, мы поплелись домой. Постепенно узнали подробности.
Через несколько часов после захвата Белостока фашисты устроили облаву в районе центральной синагоги. Они выгнали из домов всех евреев-мужчин. Об этом быстро дошел слух до квартиры Езерских. Павел решил скрыться на чердаке. Когда он стал подниматься по лестнице, в это время с чердака спускался немец. Он задержал его и, как рассказала потом соседка, видевшая эту сцену, спросил: «Jude?» Брат, вероятно, чтобы выиграть время, молча протянул ему паспорт. Немец не стал проверять паспорт и погнал Павла вниз. Вывел на двор и выстрелил ему из пистолета в затылок. Соседка вбежала с этой страшной новостью к Езерским.
Бася бросилась во двор — Павел уже лежал мертвый. Вскоре подъехала немецкая машина, тело брата вбросили в нее и увезли.
Дальнейшие события развивались следующим образом. Всех захваченных в облаве мужчин загнали в синагогу. Туда же привезли тела тех, кого расстреляли на месте. Синагогу заколотили, окружили цепями пулеметчиков и автоматчиков, облили бензином и подожгли. Тех, кому удавалось вырваться из горящего здания, расстреливали. Спастись удалось единицам, которым помог польский рабочий, сапожник Винницкий, подползший к стене синагоги со стороны улицы Суражской (там почти не было гитлеровцев) и пробивший в ней отверстие. Когда немцы заметили это, они открыли огонь. Однако Винницкому и нескольким спасенным удалось скрыться. В синагоге и в ее районе фашисты сожгли и расстреляли более трех тысяч человек. Так закончилась первая кровавая «акция» гитлеровцев в Белостоке — они называли подобные бойни Vernichtungsaktion («акция по уничтожению»).