В Европе редко бывает, чтобы судьба армий до такой степени зависела от провианта: густонаселенная местность с хорошими дорогами представляет несравненно больше возможностей. Здесь же казалось, линии снабжения, напряженные как струны, ведут главную мелодию войны. Могилев, самый большой город восточной Литвы, служил естественным местом сбыта для обширной сельской округи, еще не сплошь разоренной. Это кое-как покрывало текущие потребности армии Карла, но не позволяло сделать запасы для похода на Москву. Рассчитывать к востоку от Днепра на местные средства шведам не приходилось, и они об этом знали. Корпус Левенгаупта, неторопливо продвигающийся из Ливонии с огромным обозом и увеличивающий по пути свои хлебные богатства за счет жителей, мог бы помочь королю перейти полосу выжженной земли — но он безнадежно опаздывал. Лето катилось к концу, а предпринять зимнюю кампанию в русском климате не осмелился бы даже такой бесстрашный полководец, как Карл.
Каждый день, бесплодно потерянный шведами, чуть отодвигал нависшую над Россией угрозу, но приносил новое разочарование мне: за два с лишним месяца не удалось ни разу увидеть неприятеля. Все оставалось очень и очень шатким. Блестящие результаты, показанные на стрельбище, еще не получили подтверждения в бою. Малейшая неудача повергла бы меня в прежнее ничтожество. С неослабным усердием обучая солдат, я принужден был ждать баталии и не мог надеяться на мелкие стычки, какие имел во множестве за время баварского похода Виллара: здесь подобная "малая война" составляет обязанность легкой конницы, не имеющей подобия в западных странах. Пылкий юноша, мечтающий о военных приключениях, может исполнить свои мечты, если он калмык, башкирец или казак: им предоставляется наибольшая свобода действий (кстати, истинно римский способ — использовать федератов во вспомогательных войсках). Регулярная кавалерия действует крупными отрядами, требуя больше дисциплины и меньше инициативы. Пехотная служба для приключений на поле боя вовсе не оставляет места, превращая людей в детали механизма, одухотворенного волей командующего и дозволяющего определенную самостоятельность лишь военачальникам генеральских рангов, изредка — полковникам. Предприимчивость нижних чинов и младших офицеров может проявляться только вне строя, чаще всего в экспедициях за выпивкой и столкновениях из-за гулящих девок.
Очень умеренно прикладываясь к обоим источникам общедоступных наслаждений, я зато испытывал настоящую страсть, размышляя о тактике, стратегии и карьерных перспективах, заслонивших мне весь мир и не оставивших в тот момент места в моей жизни ни дружбе, ни любви, ни даже науке. Как азартный зритель шахматной партии, я вел тайное состязание одновременно с обоими августейшими игроками, пытаясь предугадать их действия и придумать свой, лучший ход. Движения шведской армии после выхода из Могилева меня озадачили, их смысл и теперь не вполне ясен. Вероятно, Карл сомневался в выборе пути, ибо все возможные были чреваты крупными осложнениями. Для гвардии королевские сомнения обернулись неделей изматывающих форсированных маршей сначала вдоль Сожа на юг, к переправе у Веприна, где мы опередили шведов всего на полчаса; потом обратно, после того как Карл внезапно повернул в сторону Смоленска. По сорок и пятьдесят верст в сутки, по дорогам едва проходимым, с частыми переправами через болотистые реки — для недостаточно опытных солдат это было тяжкое испытание. Не все умели хорошо держаться в седле, тем более что коней нам пригнали чуть не накануне похода. Я и сам стер задницу до кровавых мозолей, мои сержанты охрипли от ругани и сбили костяшки кулаков — зато ни один человек в роте не отстал и не потерялся. Пожалуй, это стоило выигранной баталии!
В самом конце августа обе враждебные армии остановились на топких берегах речки Напы, у села Доброго, зеркально повторяя головчинское расположение, и Петр не упустил отплатить за недавнюю конфузию. Голицын получил приказ с обоими гвардейскими полками ночью переправиться и атаковать отдалившийся от главных сил версты на три правый фланг шведов, одновременно с тыла должна была зайти кавалерия и довершить разгром.
В тишине, нарушаемой только хлюпаньем топи под шевелящимся настилом, шлепками по уязвляемым комарами частям тела да тяжелым дыханием навьюченных фашинами солдат пробирались мы через густой предрассветный туман. Сбоку в нескольких сотнях шагов таилась другая такая же переправа, за ней — еще одна. Тонкие ниточки, которые так легко оборвать, достаточно на том берегу против каждой гати поставить пушку или полуроту пехоты. Часть настила, ближайшая к шведскому расположению, была не закончена. Под свирепый шепот распоряжавшегося немца-инженера солдаты нежно, как младенцев, опускали свои вязанки в неглубокую уже трясину и, проваливаясь до колен, расползались по сторонам. Желающие угодить царю заранее провозгласили, что название близкого села предвещает успех начинанию. Как знать… Где-то впереди неприятель может, спал, а может, ожидал нас в строю, с заряженными фузеями, готовый опрокинуть, прижать к болоту и истребить. У каждого свое беспокойство. Вспомнилось, как перед выходом долго мялся, потом осмелился каптенармус Аким Евсеев:
— Господин капитан, дозволь спросить…
— Ну?
— Говорят, у неприятеля эти… финны будут?
— И что?
— Не простые люди… Колдуны чухонские. Их, сказывают, пуля не берёт. Отводят они их, что ли, пули-то.
— Глупости. Покажи мне такого колдуна, я стрельну в него. Посмотрим, чье колдовство крепче.
Туман только начинал расходиться, светлея от утреннего солнца, еще не все роты успели перебраться на шведскую сторону, когда вдали раздались приглушенные ружейные выстрелы, затем — звуки сигнального рожка. Похоже, нас обнаружили. Шикнув на оживившихся солдат (приказа молчать, под строгим наказанием, никто не отменял) я приказал подпоручику и сержантам потихоньку собрать людей и приготовиться к построению. Когда загремели наши барабаны, мы справились почти без задержки против гораздо опытнейших соседей по строю.
— С половины шеренг направо ряды сдвой! — Раздалась команда премьер-майора.
Солдаты левых полурот четко шагнули вперед, повернулись направо и вошли между шеренг стоящих на месте товарищей. Сплошная пехотная линия превратилась в цепочку аккуратных прямоугольников. Если б не болотная грязь на мундирах — прямо парад.
— Сту-у-пай!
Прямоугольники под барабанный бой двинулись вперед, где выскочившие из палаток шведы становились в боевой порядок. Как положено капитану, я маршировал перед своей ротой.
— Сто-о-ой! Которые ходили направо, выступай по прежнему! К стрельбе изготовься!
Спрятанные на время движения отрезки линии вернулись на место. Передние две шеренги опустились на колено.
— Первый плутонг прикладывайся… Пали!
Громыхнули сотни фузей.
— Господа офицеры, управляйте в своих ротах!
После первого выстрела я перешел к более удобному для новоманерных ружей способу стрельбы шеренгами (так солдаты меньше сбивают друг другу прицел), но скоро остановил огонь и стал перед строем, лицом к своим, спиной — к противнику.
— Куда вы торопитесь, черт вас возьми!? Боитесь, шведов на всех не хватит? Ничего, Карл еще приведет!
Полуобернувшись к вражеской линии, взмахнул рукой в ту сторону:
— На такой дистанции вы не должны давать ни единого промаха! Вы умеете это делать, сколько раз повторяли на стрельбище! Так почему после трех выстрелов они еще живы? Они все должны лежать!
Это, конечно, было преувеличением: в бою огонь не бывает и наполовину таким метким, как на учениях. Но приводить в чувство неопытных солдат, сбившихся на поспешную неприцельную стрельбу, надо сильными аргументами.
В этот момент построившиеся, наконец, шведы дали ответный залп. Кругом засвистели пули, несколько солдат упало. Кто-то закричал от боли, строй вздрогнул. Я угрожающе подался вперед:
— Молчать! Стоять смирно! Евсеев, займись ранеными. Остальные — слушать меня!
Стоять спиной к врагу было чудовищно неуютно, то ли дело — лицом. Глупость полнейшая, как будто ото лба пули отскакивают! Заглушив зябкое чувство в душе командирским рыком, я забрал ружье и заряды у раненого солдата и продолжал: