— Нет благородства? Да и Аллах с ним! По этой части у большинства государей нехватка. К тому же, мне душевные качества чужих правителей… Не очень, прямо скажем, любопытны.
— А что любопытно?
— Ну, к примеру — насколько нынешний великий визирь разделяет взгляды хумбараджи-баши на отношения с соседственными державами. Мне внятен высокий полет Вашего ума, однако люди, менее привычные к смелым выводам, навряд ли его оценят.
— Иваз Мехмет-паша — мудрый человек. Возможно, не с каждым моим словом он согласится, но в целом… Без его поддержки этой артиллерийской школы не было бы. Как и многих иных полезных начинаний.
— Он прочно сидит на своем месте? А то, гляжу, визирей-то султан каждый год меняет; бывает, что не по одному разу. Предыдущий, как я понимаю, был приверженцем оттоманской старины — ну, как при очередной перемене опять такой же явится?
— Как здесь говорят, Всевышний милостив. Впрочем, у меня больше надежды на человеческий разум.
— Хм, вот на этого конька я бы ставить поостерегся. Он то и дело спотыкается на ровном месте. Идея прекрасная: распространить среди турок европейские нравы, повязать Порту союзными договорами… Но не окажется ли, что сие дело слуги замыслили без хозяина?
— Султан Махмуд мало вмешивается в управление государством.
— Речь о народе здешнем, коий в любое время может и самого султана сменить, как не раз уже было. А уж вельмож на расправу потребовать — совсем запросто. Вот, предположим, собрались три паши турецких: венецианец, француз и… Кто там у нас визирь? Арнаут, вроде? Собрались и решили, что надо бы в государственный обиход прибавить цивилизованных обычаев. А народ-то спросили?! Просвещенный восемнадцатый век — это для нашего узкого круга он просвещенный! А там, внизу — тьма египетская! Даже во Франции громадные массы крестьян живут, как при Хлодвиге — что же говорить о Востоке?!
— Здесь этого зверя загнали в клетку еще в тридцатом году. Семь тысяч отрубленных голов — не шутка.
— Семь тысяч или семь миллионов — какая разница?! Один хрен, без оглядки на чернь шагу не ступишь. А чернь магометанская категорически против подражания неверным. И головы свои не слишком-то бережет, потому как все равно без мозгов!
Аристократическая физиономия Бонневаля на мгновение омрачилась гримасой злобы. Кажется, мне все-таки удалось пробить его несокрушимую самоуверенность и достать до больного места. Впрочем, он тут же справился с чувствами.
— Рано или поздно, с оглядкою или без нее, ум и государственная опытность тех, кто создан управлять миром, возьмут верх над косными предрассудками невежественной массы простолюдинов. Разум всегда одолеет инертную, тупую силу — хотя будущий исход сей борьбы иногда выглядит неочевидным.
— Для меня — так совершенно неочевидным. И в мировом масштабе, и здесь, на Востоке, в особенности. Нежные и прекрасные цветы высокой культуры слишком уязвимы: не успеют они расцвести, как грубый плуг очередного бунта перевернет пласты и похоронит их глубоко под землею, наверх же вынесет всякое дерьмо. Которое тоже послужит удобрением каким-нибудь новым чертополохам…
— О, дорогой Александр! Ваш пессимизм понятен, ибо бесконечные несчастья способны ввергнуть в мрачное расположение духа даже самого мужественного человека. Но поверьте, полоса бедствий позади. Здесь Вы среди друзей…
Слушать сладкоголосое пение бородатой сирены и отвечать на фальшивые уверения в дружбе столь же пустыми любезностями — не требовало ни малейших усилий. Собеседник изображал радушного хозяина; я взаимно поддерживал эту игру, хотя прекрасно понимал, что остаюсь в положении пленника. Минувшей ночью проверил — и убедился, что стража бдит. От мыслей, как бы избыть сей пригляд, отвлекло лишь промелькнувшее в потоке лицемерной элоквенции громкое имя.
Едет «женераль де Румьянтсов». С «великим посольством», призванным окончательно урегулировать итоги минувшей войны, подписать «вечный мир» и, может быть (чем черт не шутит?), начать переговоры о союзе. По крайней мере, в глазах Бонневаля сей противоестественный альянс выглядел не только возможным, но и весьма желательным. Крепко же их напугал Надир-шах!
— Румянцев? Александр Иванович?! О, это важная персона! Для дипломата, пожалуй, слишком прямолинеен — но притом неглуп. Склонен упорно отстаивать занятые позиции: чисто военная черта.
— Вы не откажете в дружеских советах, если таковые понадобятся в ходе переговоров?