— Понятно. В общем, старая сказка про волшебный горшочек с кашей, да на новый лад. Только вы совсем не подумали, какие безобразия эти своевольники могут в колонии устроить!
— Бог миловал, Ваше Сиятельство: уже обошлось. Прежде того Яшка-вождь и комендант Федор Мошников меж собою бодались, кто из них главнее; а как нахлынули новые переселенцы — быстро вражду позабыли, потому как этими управить не могли даже оба вместе. Солдаты сами себе выбрали атамана, из бывших унтеров. Старожилы с ним так сговорились: они ему оружие, боевые припасы и всяческий инвентарь, а он их не трогает: идет сразу на враждебных негров.
— И что? Неужто исполнил?!
— Еще как исполнил-то! В общем, племени того больше нету. Бабы и детишки, конечно, остались: иначе не по-христиански было бы; их солдаты разобрали себе в рабы. А унтер объявил себя вольным князем.
— Во как! Странно, что не казачье устройство приняли.
— Может, еще и переменят. Это из самых свежих новостей.
— Н-да. Не сказал бы, что «обошлось». Куда оно взыграет, одному черту ведомо; да и ему не наверняка, пожалуй.
— Кто бы там ни сидел, без нас не справится: порох и свинец кто им продаст?
— Вопрос, почём. Ежели за двойную цену, куча продавцов набежит. И вообще — ты, братец мой, недооцениваешь изворотливость наших с тобою соплеменников. В любом случае, придется договариваться. С предельной деликатностью, ибо русский человек, вырвавшийся на волю, дурно обойдется с любым, кто пожелает снова надеть ему хомут. Ладно, здесь время терпит. А с Уилбуртауном что?
С Уилбуртауном было… Плохо или хорошо? Одним словом не скажешь: смотря для кого (или чего). Для акционеров, жаждущих дивидендов — просто отвратительно; для моих планов по возвращению городка под свою руку — совсем наоборот. Идея продавать на верфи готовые наборы корабельного железа оказалась более чем удачной. По тогдашнему времени, удачной. Но долго сохранять монополию компания не могла. Сливки сняли в первые два-три года. Потом, как водится, в доходный промысел ринулись искатели денег. Цены уронили так, что вот-вот, и начнут приплачивать покупателю за свой товар. Мои британские партнеры отняли у меня контроль над заводом как раз в начале сих перемен. За что боролись, как говорится… Не хочу сказать, что имел план, как справиться с наплывом соперников: останься всевластным хозяином граф Читтанов, резать задельную плату все равно бы пришлось; и убытки шли бы такие же. Но, раз это сделали вражеские управители, смирять недовольный ропот и опровергать разговоры, что, дескать, это они все испортили, нужды не обреталось. Пусть ситуация зреет; вот когда дольщики поклонятся: «придите и володейте нами», — тогда надо быть готовым и, главное, иметь в запасе верные способы вывести дело в прибыль. Не видишь таких способов? Значит, рано! Жди и работай: время твое придет. А уж тогда не зевай!
Наилучшие шансы на умножение доходов открывались в связи с возгоревшейся в Западных Индиях англо-испанской войною. Многие акционеры полагали, что семейство Кроули-Гаскойн, владея примерно четвертью паев и поставив своего управляющего, откроет компании путь к адмиралтейской кормушке. Оказалось — шиш! Лондонские короли железа разделили казенные подряды между своими старыми заводами, коими владели одни, без нахлебников. В Уилбуртаун не упало ни крошки с богатого стола.
Пока британцы готовились грабить испанскую Америку, из Петербурга приходили вести о новых казнях. Всплыла история о подделке Долгорукими завещания Петра Второго. Князя Ивана, как инициатора, колесовали, троим его родичам — отрубили головы. К счастью, уцелел князь Василий Владимирович, никак в сей мерзости не замешанный: редкий случай при Анне, когда невиноватого пощадили. Потом началось дело Волынского, грязное и мутное, как лужа, в которую опрокинулась бочка золотаря. Артемий Петрович — заговорщик?! Да быть того не может! Не та, совершенно не та натура. Сволочь, конечно редкая. Казнокрад, лихоимец и просто сукин сын; тем не менее, верноподданный слуга и дельный администратор. На месте государыни, я б его ободрал кнутом, вырвал ноздри, а потом поставил начальствовать в Охотск или в Камчатку. Там сплошь такие же варнаки, посему назначение клейменого вора за обиду не примут. Четвертование (или посажение на кол, как приговорило первоначально генеральное собрание для суда над Волынским) совершенно ему не впору. Такую жестокость можно объяснить лишь ненавистью Бирона. Власть не поделили, всего скорее. Или благосклонность Анны, что, в сущности, то же самое: кому бы она нужна, не будь царицей?