Далее, Польша. Золотой идеал наших благородных мечтателей. В военном смысле — размякший от гниения труп. Содержит регулярное войско размером в одну неполную дивизию. Конный сброд «посполитого рушения» можно в счет не брать: в минувшую войну его гоняли и наши, и шведы. Такое же дворянское ополчение, как было в России при отце Петра. Прошлый век. Устарело безвозвратно.
Государство сие славится свободой и веротерпимостью — по тем законам, которые писаны. Однако голова и тело в нем живут врозь. Шляхетский najazd не по королевскому указу совершается. Едва успели похоронить Петра Великого — ошалевшие от счастья и уверенные, что Россия не вступится, кинулись магнаты и шляхта на казачьи земли. Послушать беглецов с Правобережья — волосы дыбом встают! Тысяч двести ушло на нашу сторону, хотя у нас (уж поверьте) жизнь — не мед! В унию загоняли кнутом и саблей. Храм на поле боя при Лесной, поставленный над гробом тысяч православных, павших за отечество, униаты отняли! Я старый вольнодумец, и на восточную церковь смотрю без восторга. Но видит Бог: случись мне оказаться в тех краях с войском — униатского попа, который это сделал, прямо в алтаре повешу. Верю, что Господь мне простит.
Русских поляки презирают — как разбойник ограбленного им растяпу. Ненавидят и боятся — ибо растяпа вырос и сильно в плечах раздался. Того и гляди, свое назад потребует. А там добра — до чертовой матери. От границы верст на пятьсот лежат бывшие русские земли. В бумагах моих, сгинувших в Тайной канцелярии, был анонимный памфлет, напечатанный по-польски, под названием «Прожект ликвидации Руси». В нем трактовалось, как бы малороссиянам и белорусцам втеснить польский язык и римскую веру. От сего пашквиля прямо воняло иезуитами. Судя по дальнейшему — слова «волков христовых» начали обращаться в дела.
Надо б изобрести, как при ближайшем междуцарствии вековую несправедливость исправить — но не вижу путей. Еще при Алексее Михайловиче русский дворянин был во-первых, русский — теперь во-первых, дворянин. Поляк благородного происхождения ему роднее православного хлопа. Боже упаси на права сословия посягнуть! А у соседей что жбан — то пан. В одной восточной половине Польши вдвое больше шляхты, чем в целой России. И по грамотности наши против них — чурки осиновые. Соединить в одном государстве, да в правах уравнять — которые осилят?! Пока людьми считают одних дворян, а мужиков держат за скотину, Речь Посполитую нам не одолеть, как бы слаба она ни была в военном отношении. Пес с нею, пусть пока живет.
На юге Турция, и при ней Крым. Враги наследственные. Злоба их против нас крепка и выдержана, как старое вино. При Петре мы крымцев славно прижали. Ныне от Богородицка до самого лимана стоят на Днепре городки: у каждой переправы. В другую сторону от Каменного затона до Азовского моря — земляной эскарп, с палисадами на важнейших участках и полковыми крепостями через двадцать верст. Линия охраняется денно и нощно, казаками и ландмилицией. Не скажу насчет мыши — или там пеших лазутчиков — а конный чамбул не проскочит. Вместо украин русских и польских, татары добывают живой товар в Грузии и Черкесии. Но смирились ли они?
С Прутского похода прошло (Господи, как время летит!) двадцать лет. С Таванского докончания — шестнадцать. Младенцы, рожденные после той войны, готовы стать воинами. Горячая кровь кипит в юных жилах, степной ветер кружит обритые головы. Старики бают сладкие сказки о былом: о могучем, богатом, счастливом Крыме; о славном хане Девлет-Гирее; о лихом коне, острой сабле и верном луке; о вереницах двуногих скотов, гонимых удалыми джигитами на городские базары; о чистом звоне серебра и упругих бедрах златовласых пленниц… Обо всем, чего лишены молодые по злобе врагов. Другие могли бы поведать о смертоносном русском свинце, о свирепом прищуре узких калмыцких глаз, о рвущих простреленные легкие водах Гнилого моря… Могли, если б восстали из мертвых. Рассказанное о войне живыми — всегда полуправда. Судя по доношениям с границы о ходе происходящих по временам незначительных стычек, в Крыму возросло поколение, готовое воевать. Чтобы обрушиться на линию всею силой, ханскому войску не хватает лишь приказа султана — и поддержки его войск. Ибо легкая кавалерия одна немногое может.
А что султан Махмуд? Он смотрит на политические конъюнктуры. Окажется его держава безопасна со стороны Персии, а венский кайсар и русская падышах-ханум связаны войною в Европе — не упустит отомстить неверным старые обиды и вернуть эйялеты, потерянные незадачливым дядюшкой. Если на то будет воля Аллаха. Что ж, пророком быть легко: пока принц Евгений жив и здоров, воли Аллаха на то не будет. Савоец в свои шестьдесят семь еще вполне бодр. Только вряд ли это надолго. Остальным приближенным Карла Шестого, да и самому императору я бы доверять не стал. Надо строить независимую стратегию.