— В Стокгольме имеют понимание Ваших приватных интересов и готовы идти им навстречу. Когда Карелия вернется под шведский скипетр, завод у деревни Тайпале оставлен будет во владении графа Читтано. В безраздельном владении, хочу акцентировать это. Сейчас Вы, насколько понимаю, делите его с казною и еще несколькими совладельцами?
— Премного благодарен Тайному Совету за такую трогательную заботу о моих нуждах. К сожалению, почтенные члены не понимают: отделенный от России, сей завод окажется столь же жизнеспособен, как голова, отделенная от тела. Поставки железа… Ладно, это самое простое: орегрундское хотя дороже, зато и лучше уральского… А сезонные работники? А провиант? Кто скажет, что русских мужиков можно заменить финскими, а волжский хлеб — польским, тот полный невежда в коммерции: он просто цен не знает. Пропозиция могла бы иметь смысл лишь при переносе шведской границы куда-нибудь под Нижний Новгород или, самое меньшее, под Кострому, что, разумеется, невероятно.
— Вы же имеете, граф, свои фактории в Англии и в Неаполитанском королевстве — там границы не мешают?
— Мешают, к сожалению. Иногда — очень сильно. И не только границы. Вот, кстати, во Франции я ничего не имею, хотя люблю la belle France и полагаю своей второю родиной — или третьей, смотря как считать. Вы не задумывались, почему?
— И почему же?
— Оставляя в стороне множество средневековых законов и правил, ужасно стесняющих коммерцию, пожалуюсь на ваших судейских: эти кретины преследуют меня за убийство!
— А Вы, граф, кого-то убили?
— Это мое ремесло. Укажите способ сделаться генералом, не лишив жизни ни одного врага.
— М-м-м… Ну, при дворе — бывает. Однако, юристам не подведомственно поле брани. Или дело произошло не в бою?
— Именно, что в бою. Против берберийских пиратов.
— Неужели христианский суд взялся защищать этих не знающих милосердия хищников?
— Нет, речь о французских матросах. Двое из них сочли, что безопаснее будет сдаться — прикончив предварительно возглавившего сопротивление иноземного графа. Разумеется, я защищал свою жизнь. Разумеется, изменники проиграли.
— Если все происходило именно так, Ваше Сиятельство невозможно в чем-либо упрекнуть.
— Вот и я думал. Но через семнадцать лет после сего невинного эпизода, о нем вдруг вспомнили — и представили дело так, словно бы знатный иностранец, пассажир на французском коммерческом судне, скуки ради вздумал поохотиться на королевских подданных!
— Это немыслимо! Столь наглой инсинуации никто не поверит. В отношении дворянина, тем более графа…
— Даже в случае, когда граф — русский?
— Э-э-э… Право, не знаю…
— Зато я теперь знаю. Парижское общество совершенно уверено, что стрельба по случайно подвернувшимся простолюдинам — излюбленная забава русской аристократии.
— Что бы они ни думали о русских, Вы-то — венецианец!
— В силу случайности рождения. По духу и крови все же русский, а по образованию — парижанин. Юность провел под сводами Сорбонны. И поверьте, друг мой — как-то одно другому не мешает. Простите, я вижу скепсис на Вашем лице. Дескать, как могут уживаться в одной персоне высокая цивилизация и русское варварство?
— Возможно, Вы слишком резко выразились…
— …Но в целом угадал направление мысли. Признайтесь, это так? Находите недипломатичным — не отвечайте. Дело в том, что понятия сии относительны. Когда я совсем еще зеленым юношей впервые приехал в Париж, город показался мне ужасным и варварским, а жители — совершенными дикарями. Не только tiers etat, но и дворянство. После Венеции, знаете ли… Особенно раздражала вонь немытых тел, а еще — французская привычка гадить где попало…
— Не всем дано испражняться в каналы.
— Да, Serenissima даже в естественных отправлениях связана с морем. Но рассказать я хотел не о том, а о сравнительно недавних парижских происшествиях. Обвинение против меня всплыло из глубины времен после небольшой и вполне безобидной попытки вмешаться в политику. Ходили слухи, что к сему причастен Шовлен, тогдашний государственный секретарь по иностранным делам.
— Это приватную войну против турок, развязанную графом Читтано и Жаком Кассаром, Вы называете «безобидной попыткой»? Объявление войны — все же прерогатива государя! Совсем не удивительно, что Кассар за это поплатился.