Уклонившись от душных габсбургских объятий, можно стало торговаться с британцами. Хотя бы промерить дипломатический фарватер и разведать, насколько доступен путь к индийскому берегу русским судам. Моим судам, если уж быть честным, ибо все прочие подданные империи способны принять участие в ост-индской торговле лишь в качестве компаньонов графа Читтанова. Младших компаньонов — если быть честным до конца.
В самом конце зимы Елизавета отправилась в Москву, для коронации в древней столице. Двор, Сенат, Синод, генералитет и посольский корпус, как при Петре Великом, следовали за императорскою особой. Мне, впрочем, пришлось позадержаться, чтобы встретить в Санкт-Петербурге изрядную партию своих людей, возвращающихся из Европы и должных затем проследовать в Азов. Едва проскочил первопрестольную по нежданной оттепели: еще бы чуть промедлил — весь караван застрял бы на месяц из-за распутицы. За коммерческими и государственными делами, обстоятельный разговор с английским послом откладывался до тех пор, пока баронет сам не начал набиваться в гости. Может, оно и к лучшему: незачем создавать у Витча впечатление слишком сильной заинтересованности в союзе. Мы встретились лишь по окончании коронационных торжеств, когда вся Москва страдала от похмелья.
Поблагодарив за содействие в деле с «Иринархом», я, как водится, осведомился о лондонской погоде. Какими бы дурацкими ни казались со стороны некоторые британские привычки, в них прячется иногда сокрытый смысл. Эта тема — вроде пароля для своих. Чужаку все сие заведомо неинтересно. С дождей и туманов непринужденно перешли к видам на урожай, ценам на хлеб, пеньку и железо, — а тут уж уместно оказалось вспомнить обиженных мною Шифнера и Вульфа. Видно было, что жалобы соплеменников-торговцев затронули посла за живое: он и сам происходил из коммерческого сословия. Так что, не разобравшись с претензиями петербургских англичан, разговор о южных морях и начинать не надлежало.
— Видите ли, сэр Сирил, — я постарался состроить на лице максимально доброжелательное и дружелюбное выражение, — сии джентльмены возлагали слишком большие надежды на герцога Курляндского, в прямой ущерб казенному интересу. И не они одни: в Петербурге приходил ко мне Липман… Знаете его?
— Да, конечно.
— Так он плакал и жаловался, что разорен: дескать, ссудил герцогу триста тысяч, кои теперь не знает, как вернуть. Намекал на солидную долю от этой суммы, в благодарность за содействие.
— Но Вы, вероятно, отказали?
— Разумеется. По русскому закону, долги государству имеют приоритет перед частными. Более того, ходатайствовать в пользу Липмана означало бы навлечь на себя высочайший гнев…
— Императрица не любит евреев?
— А кто в этом виноват? Не он ли сам, который открыл неограниченный кредит герцогу, а бедной девушке не давал ни пенни? Ее отношение к нему персонально и к его народу в целом под этим обстоятельством и сложилось. Еще год назад все можно было исправить. Но сейчас — поздно. Вот и почтенные наши железоторговцы точно так же просчитались, уповая на благосклонность Бирона. Мне вывозная привилегия обошлась вдвое дороже, чем Шифнеру с Вульфом — а если ее пустить на вольные торги, плата была бы еще выше. Мечты о возвращении к прежним условиям абсолютно бессмысленны. При нынешней нужде в деньгах, порожденной шведскою войной, щедрость на счет казны граничит с изменой.
— Но, Excellency, привилегия на вывоз русского железа была предоставлена бессрочно…
— Я смотрел бумаги в Коммерц-коллегии. Никаких обязательств со стороны государства не обнаружил, а неуказание сроков означает, в данном случае, что привилегия может быть отозвана в любой момент. Несмотря на это, Вашим соотечественникам позволили спокойно вести дело до конца года — безусловно, самого выгодного для них года, ибо масштабы торговли заметно возросли, а те суммы, кои прежде приходилось давать герцогу Курляндскому лично… Уверен, в Пелым их не отсылали. Если они достались кому-то иному — пожалуйста, просветите меня на сей счет.
— И все же, нет ли возможности каким-то образом компенсировать потери сих уважаемых негоциантов?