— Где Паскуале?
— Похоже, прячется где-то, Ваше Сиятельство!
— Найти немедленно! Сюда его, добром не пойдет — тащите силой!
В услугах Лоренцо Паскуале, дворцового служителя, приставленного королем для связи и решения всяких мелких проблем, нужда возникала нечасто. Ленивый неаполитанец беззастенчиво этим пользовался и целыми днями бездельничал, не покидая, однако, общества порученных его заботам королевских гостей. Зато, как паленым запахло, сразу исчез!
Впрочем, по части игры в прятки он сильно бекташевским ребятам уступал, это через пять минут стало ясно. Его извлекли из винных погребов маркиза и поставили пред мои очи. Придворный был, как говорится, n'être pas dans son assiette: в глубине души отчаянно трусил, хотя лицо держал.
— Ваше Сиятельство! Эти молодые люди вели себя со мною неподобающим образом!
— Они выполняли мой приказ. Не следует исчезать, когда в Вас имеется необходимость.
— К Вашим услугам, Eccellenza.
— Попробуйте утихомирить толпу. Предложите переговоры…
— Убьют, не вступая в дискуссию.
— Что, так сразу? А если перед ними будет духовное лицо?
— Священнику, конечно, горло не перережут… Только где ж его взять?
— Насколько помню, кто-то из близких родственников здешнего хозяина имеет сан, и его облачение должно быть в доме… А Вы, полагаю, учились в иезуитской школе? Сможете сойти за клирика?
— Пресвятая Дева! Изображать священника, не будучи рукоположенным?! Да меня потом за такое святотатство… Пусть лучше мятежники в куски порубят!
— Как пожелаете, дорогой друг. В любом случае, Вам придется к ним выйти.
— Ни за что! Это верная гибель! Не заставляйте меня, ради Бога! Не обременяйте свою душу тяжким грехом…
— Я генерал. Тысячи людей послал на смерть. А кто не шел, аркебузировал за трусость. И не чувствую бремени греха.
В лице Франческо отобразилась внутренняя борьба.
— Ваше Сиятельство, позвольте… Это сугубо конфиденциально!
Жестом приказал своим удалиться.
— Говори, что у тебя?
— Из винного погреба подземная галерея ведет к морю. Там спрятана лодка…
— Что ж ты раньше молчал?
— Ход узкий, и лодка маленькая. Для одного или двоих. Берег отсюда слишком близко: более многочисленную группу обязательно заметят.
— Ладно, двое — так двое. Семен, Алешка!
Пока инструктовал Семку Крутикова и готовил распорядительные письма своим капитанам, Паскуале у меня совсем скис. А что он думал: на закате жизни я возьму, да и запятнаю свою честь позорным бегством от голодранцев, вооруженных засапожными ножиками? Бросивши при этом своих людей?!
Ночь прошла беспокойно. Крики, факелы, стрельба в воздух… Лаццарони не решились на штурм усадьбы. Правильно сделали: числом они могли нас задавить, но уж кровью бы я их умыл. Толпа постепенно таяла. Кто притомился и ушел домой спать; кто протрезвел и решил не будить лихо. Наутро поредевшую орду прорезал отряд вооруженных матросов с «Камилла». Королю то ли недосуг оказалось, то ли не захотел ссориться лишний раз с подданными… Отправил ему вежливое послание: извинился, что стал причиною раздоров, и выразил готовность вернуться, как только народ здешний перестанет считать достижения науки кознями диавола и его слуг.
Ну их нахрен, медитерранские страны. В древности они были светочем разума, пока вся остальная Европа составляла прибежище косматых варваров; теперь же невежество и фанатизм по-хозяйски там угнездились. Карл наверняка пожалел о допуске в свою столицу подозрительного для черни инвентора, другие же правители тем более не спешили с приглашениями. Не считая пруссаков, единственный вызов был из Англии. Не от короля, и даже не от министерства — от графа Маклесфильда, президента Королевского Общества.
Что ж, пусть будет Англия. Курс на Гибралтар, далее на Лондон. Вот странно: в массе своей, британцы — один из самых несимпатичных мне народов. По крайней мере, правящее сословие. Но вести с ними дела получается не в пример лучше, нежели с разлюбезными французами либо подданными италианских государей. Возможно, дело в том, что возведенное в высший жизненный принцип своекорыстие делает поведение человека предсказуемым и логичным: англичанин пакостит лишь в том случае, когда это сулит явную выгоду; представители же большинства иных наций нередко творят сие даром.
Погода благоприятствовала плаванию, до самого Кадиса почти все время шли в бакштаг. Вот только здоровье вновь стало подводить. Приступы изнурительного кашля прям-таки наизнанку выворачивали, внушая сомнение, доберусь ли я до Лондона живым. Сделавши остановку в Лиссабоне, попробовал отлежаться в арендованном у богатого негоцианта особняке (хозяин отбыл по торговым делам в Бразилию и не докучал своим присутствием). Прошла неделя, другая началась… Недуг, вроде бы, чуть отступил — но полного выздоровления, даже в самом благоприятном случае, пришлось бы ждать несколько месяцев. Доктора единодушно твердили то, что и без них было понятно: в преддверии надвигающейся осени, переезд на сырой и холодный север означал бы верную смерть. И что теперь: надолго отложить демонстрацию своих птичек в Англии? В дождливое и ветреное время года ничего хорошего из таких попыток не выйдет, а до будущего лета надо еще дожить! Здраво рассудя, поручил Крутикову удивлять британцев без меня, при теснейшем содействии главного торгового агента в Лондоне Михайлы Евстафьева. Доклад для Королевского общества велел передать президенту оного в письменном виде.