68
Вскрывая причины и сущность революционной бури, епископ рассматривает ее лишь с позиции нравственных начал. Глубоко разрабатывая этот аспект, он оставляет вне ноля зрения политические, экономические проблемы. Разумеется, это и не было его задачей, но одностороннее освещение насущных вопросов не могло удовлетворить народные массы, к которым он обращался. Его оценка событий была бы совершенно верна, если бы верна и всеобъемлюща была его историческая философия. Но его определение причин революции страдает односторонностью, хотя он противопоставлял разрушающему характеру движения разработанную систему мероприятий, включающую как духовные, так и политико-экономические элементы.
* * *
Первые столкновения с социалистическим движением произошли у еп. Андрея уже весной 1917 года. Газета уфимских социал-демократов обвинила его в пристрастии к монархизму и в качестве примера указала на то, что архиерей, ранее усердно молившийся за самодержавную власть, не делает этого по отношению к революционному правительству. Епископ обратился к редакции за помощью в деле составления молитвы, где можно было бы провозгласить «многая лета» Временному правительству (83, 249)*.
Когда в социалистическом движении первых месяцев революции преобладали сравнительно умеренные элементы, епископ пытается наладить с ними своего рода контакты, даже видит положительные моменты: «Социалисты взяли у нашей первоначальной апостольской Церкви ее святое учение об общине, братстве, равенстве... и ушли с этим
* Хотя для претензий редакции были серьезные основания: «Определение» Синода от б марта 1917 г. рекомендовало пастырям ведите литургии «с совершением многолетия Богохранимой Державе Российской, благоверному Временному Правительству»... (317, 63).
69
учением от нас в сторону» (86, 309). Социалистам, пишет епископ, не хватает чувства любви и поэтому в основу своей теории и практики они поставили идол классовой борьбы, что на российской почве дало «свободу хулиганству» (92, 589). Задача православия состоит в том, чтобы научить социалистов истинному социализму духа, внести в их учение нравственное начало. Это будет тем легче сделать, рассчитывает владыка Андрей, чем скорее все осознают, что в недрах русского народного духа зреют семена врожденного социализма и в России уже есть опыт социалистического устройства — старообрядческая община: «это социализм, но здоровый, основанный на взаимном доверии, это святая общественность, которую благословляет св. Церковь» {102, 689). Однако в ноябре 1917 года сравнительно спокойные рассуждения сменяются наполненными страстью речами: «родина наша, весь русский народ, сбитый с толку, переживает ныне последние недели своего бытия. Кончается одна страница русской истории и начинается страшная другая...» (97, 619-620).
В большевистском перевороте епископ первое время видел лишь заговор германского генерального штаба. Всевозможные инсинуации о характере движения и ораторский пыл, с которым неизменно выступал (как письменно, так и устно) еп. Андрей, уводили его несколько в сторону от реального освещения фактов: здесь и «пломбированный вагон» в соответствующей трактовке, и миллионные фонды на содержание тысяч агитаторов и 60 тысяч переодетых в русские шинели немецких солдат и офицеров, расстреливающих в Петрограде русский народ, — и многое другое. Заблуждение осенью-зимой было массовым и лишь ужасом перед германским закабалением России руками большевиков можно объяснить несвойственный владыке Андрею призыв к насилию: «Теперь немцы голыми руками заберут у нас богопротивный Петроград и все города вплоть до Москвы. Одна Украина и южная Русь с казаками поняли истинную опасность от немцев и предательство по отношению к России со стороны продажных русских предателей и изменников и на юге все
70
вооружаются» (102, 690). Епископ вызывает в памяти слушателей и читателей образы Смутного времени, когда иноземные захватчики действовали руками «русской сволочи» (109, 8) и призывает бороться с немецко-еврейским заговором, орудием которого является большевизм.
В дальнейшем тон вновь меняется. Владыка по-прежнему враждебен «углублению революции», но войдя в непосредственное соприкосновение с Советской властью и ее носителями, меняет акценты. 11 января 1918 года на заседание Восточно-русского Общества архиерей допустил (вопреки протестам присутствующих) выступление двух большевиков и вынес впечатление о том, что это совершенно русские люди, честно заблуждающиеся и ведомые преступной рукой. В речи на этом заседании еп. Андрей выразил уверенность в возможность исправления большевиков и призвал интеллигенцию оказать всевозможную поддержку.