«Именно эта идеология, — пишет историк, — уподобляющая Церковь бюрократическому ведомству или армейскому подразделению, была подхвачена митр. Сергием и одобрена значительной частью русского епископата, далеко еще не свободного от синодальных традиций (374, 107).
Под воздействием этой традиции образовались многочисленные церковные группы в форме «Живой Церкви», «СОДАЦ», григорианского ВВЦУ, Сибирской церкви и др. Впоследствии попытки найти канонический выход из создавшегося положения привели к созданию иосифлянской, мечевской, ярославской группировок и многих других. Церковная организация была раздроблена как вследствие внутренних раздоров, так и по вине внешнего давления на нее. Обновленчество явилось наиболее полным выражением идеи подчинения Церкви государственному аппарату, устами своего Благовестника-Апологета заявив, что намеревается «плыть на корабле советской государственности». Разумеется, не следует рассуждать о безоговорочной поддержке обновленчества в корне своем противорелигиозной властью, однако то покровительство, которое было оказано на первых порах, позволяло определить новаторов как «господствующую церковь». Раздор, вносимый обновленчеством, вел к развалу всей церковной организации, и путь на атеизацию, по которому пошло Советское правительство, в значительной степени очищался обновленцами старой проверенной системой: провокаций и изветов. И если в прежние времена самодержавное правительство изредка как-то пыталось умерить пыл фискалов от клира, убеждая даже в эпоху Николая I «доводить токмо до сведения своего духовного начальства,
125
не преследуя их доносами гражданскому правительству» (197, 205), то новая власть приветствовала подобную практику и немедленно реагировала на обличения живоцерковников, ликвидируя «последнее гнездо контрреволюции» — Церковь*.
Крепка рабочая рука:
Тих Тихон — ибо есть ЧеКа,
— возвещал Сергей Городецкий (207) и помимо репрессий по всей стране по всей силе разворачивается антирелигиозная пропаганда. Читателя захлестывают антирелигиозной литературой, разоблачающей, в первую очередь те пороки, которые на протяжении последних лет, но, разумеется, по иным мотивам, бичевал и еп. Андрей. То есть, организованная правительством пропаганда била по наиболее слабой стороне: высмеивались стяжательство и меркантильность духовенства, моральная нечистоплотность, прочие общечеловеческие пороки, фокусируя внимание на их обладателях, из среды церковного клира.
Но стержнем атеистической агитации было обвинение в тесной связи господствующей Церкви с государственным аппаратом самодержавия, Временного правительства и белым движением. Здесь и обновленчество смело ринулось в русло противоцерковной борьбы и «Резолюцией» своего съезда подливает масло в огонь: «патриарх Тихон продолжает контрреволюционную деятельность. Он делается вождем и знаменем всех противников Советской власти. Он вовлекает церковь в контрреволюционную борьбу» (345, 12). Обновленцы постоянно подчеркивают тезис «несть власти аще не от Бога», вкладывая в него смысл рабского подчинения эту власть имеющим.
Формально делу разгрома церковной организации служила и политика митр. Сергия, прекрасно сознававшего, что вслед за его осуждением того или иного представителя клира следовал арест, суд, ссылка... Подобная практика
* Именно такими определениями доносил Пленум обновленческого Синода 27-31 января 1925 г. в «Обращении Правительству СССР», подразумевая всех приверженцев патриарха Тихона (305).
126
привела к почти полной ликвидации православного клира п Синод, возглавляемый митр. Сергием, дождался своего фактического' признания лишь в годы войны по конъюнктурным соображениям правительства. Но тогда оставалось только четыре правящих епископа, находящихся в столицах под бдительным надзором властей, в то время как остальные были отстранены от должностей и обитали неведомо где.
Часть уфимских епископов не удовлетворилась распространявшимися слухами о запрещении владыки Андрея и постарались выяснить правду. Епю Нижнегородский Питирим отправился в Ярославль к митр. Агафангелу, а Антоний Усть-Катавский — непосредственно в Синод митр. Сергия. Ярославский архиерей уверил еп. Питирима, что считает поведение еп. Андрея безупречным, но для более полного выяснения обстоятельств дела предложил провести официальное расследование трем любым епископам. В то же время еп. Антоний, допущенный до архива Синода, безуспешно пытался обнаружить какие-либо документы, удостоверяющие факт запрещения митрополитами Сергием или Петром. Таковых там не нашлось и епископу ответили, что «вероятно, митр. Петр только попугать хотел епископа Андрея» (144, 7).