Девушка была ещё очень молода и совсем недавно пришла в монастырь. Здесь её и увидел Косса. И сегодня впервые провёл с ней ночь. А теперь спит.
Послышались шаги, в дверь тихонько постучали. Косса открыл глаза и спрыгнул с постели. Но как ни быстро было движение, которым он накинул одеяло на девушку, розовый луч зари, проникший через жалюзи, успел осветить следы потери невинности на белоснежных простынях [40]. Свежее лицо девушки залилось краской, когда Косса попросил посетителя войти.
В дверь протиснулось огромное тело одноглазого гиганта, бывшего пирата, который стал теперь правой рукой нашего героя. Он спокойно огляделся, так как давно привык к подобным картинам, повторявшимся тысячу раз.
— Гуиндаччо, в каком монастыре поблизости нет настоятельницы? — спросил Иоанн, показывая глазами на девушку, стыдливо завернувшуюся в одеяло. — Узнай и скажи мне [41]. Или лучше скажи Пасхалию, пусть он позаботится, — продолжал Косса.
Пасхалий — это архиепископ, который, кроме своих основных обязанностей, занимался «устройством» любовниц папы.
В обвинении, предъявленном Иоанну XXIII на соборе, упоминалось, что он, Косса, специально назначал Пасхалия ревизором монастырей, чтобы облегчить себе задачу выбора любовниц и их устройства в дальнейшем.
Но почему Гуиндаччо в такое неурочное время решился нарушить покой своего бывшего «капитана», нынешнего «отца христианства»? Почему этот бывший грабитель, а теперь священник бормотал сквозь зубы что-то невнятное, из чего разобрать можно было только: «Останки… святого Иоанна»?
— Опять ты хнычешь, Гуиндаччо! — прикрикнул на него Косса. — Сколько раз я говорил тебе, что терпеть не могу хныканья!
— Святой отец, — осмелился наконец гигант, стараясь как можно яснее выговаривать слова. — Нельзя… отправлять… останки святого Иоанна во… Флоренцию.
— Почему? — крикнул Косса, и глаза его гневно сверкнули. — Ничтожество, ты опять рассказал кому-то о моих намерениях! — Косса сжал кулаки.
Дело в том, что он намеревался тайно продать останки святого Иоанна, третьи по счету, так как в Западной Европе уже было два места, где они хранились, — в Германии и во Франции. Останки, которые находились в Риме, хотела купить Флоренция за пятьдесят тысяч золотых флоринов (об этом упоминает Дитрих фон Ним, а также Ланфан в своей книге «Констанцский собор» и другие). Останки эти Иоанн XXIII должен был выкрасть из Рима, которому они принадлежали, а потом продать.
Косса схватил за шиворот гиганта, чтобы прервать поток его оправданий и добиться наконец объяснения.
— Римляне восстали, — проговорил Буонакорсо. — Кто-то пронюхал о том, что ты задумал. Я никому ни слова не говорил. Даже во сне звука не произнес. Но всё-таки об этом как-то узнали. Узнали, и народ собрался у собора и никого туда не подпускает. «Никто не посмеет потревожить святые останки! — кричат люди. — Они останутся здесь! Сам святой Иоанн раскрыл нам то, что вы собираетесь сделать! Нет, они останутся в Риме [87]!»
Иоанн XXIII, с недоверием слушавший утверждения Гуиндаччо о его безгрешности, принял удар спокойно. Он сказал только:
— Я потерял пятьдесят тысяч флоринов. Хотел бы я только знать, откуда это стало им известно. Но смотри, ничтожество, если ты ещё будешь болтать!… Я убью тебя.
— И ещё… — процедил сквозь гнилые зубы бывший грабитель, почесывая седеющие космы под маленькой круглой шапочкой. — Приехала синьорина Динора, а вместе с ней синьора Джильда Черетами и синьора Констанца.
— Где они? — быстро спросил Косса.
— Я поместил их туда… — И Гуиндаччо указал рукой на север, в сторону Ватикана.
Наш герой тут же покинул монахиню, с которой провёл ночь, и отправился к трём женщинам, прибывшим из Перуджи. Он не питал больше никаких чувств к своим прежним любовницам — ни к Констанце, напоминавшей ему о его пиратских годах в Неаполе, ни к Джильде, которую узнал, став священником. Но к девочке, внучке первой и дочери второй, был очень привязан. Всё в ней привлекало: красота, ум, лукавство, живость.
Девочка, увидев Иоанна, бросилась к нему в объятия и со страстью, неожиданной для её возраста, зашептала ему в ухо:
— Мой дорогой!… Хороший мой! Теперь я всегда буду с тобой! — Она заботливо оглядела его. — Мы все останемся здесь. И мама и бабушка. А отец будет жить в Перудже…
Прошло почти два года. Теперь, в 1414 году, Диноре, едва минуло 16 лет, но она приобрела уже большой опыт и была достойной любовницей папы, сохранив при этом детскую наивность и непосредственность, свежесть и красоту ребенка.
Она многому научилась у Иоанна ХХIII и прекрасно разбиралась не только в любовных, но и во многих других делах. Способная и умная, она всё схватывала на лету! Иоанн часто с восхищением вглядывался в хорошенькое личико своей внучки-любовницы.
«Эта девочка может мне помочь… Именно теперь…» — думал он.
Что он имел в виду? Какую пользу могла принести ему шестнадцатилетняя девочка?
В последний год у Иоанна ХХIII снова осложнились отношения с неаполитанским королём Владиславом, постоянным врагом папства, который посвятил свою жизнь тому, чтобы расширить свои владения за счет земель, принадлежавших папскому государству. Косса и раньше ссорился с Владиславом. Он даже объявил крестовый поход против него, вышел победителем и чуть не уничтожил Владислава. Потом, как помнят читатели, они стали друзьями, Владислав признал Коссу папой и отрёкся от другого папы. Но папа Григорий XII, поселившись в Римини при дворе тамошнего правителя, не переставал посылать анафемы Иоанну ХХIII за его оргии. Коссе очень хотелось поймать Григория XII, устроить над ним суд, доказать, что он еретик и раскольник, и добиться его сожжения. Он потребовал у Владислава, чтобы тот помог ему в этом. Но Владислав не проявил никакого желания ловить папу Григория XII. И Косса рассвирепел.
— Осёл! — повторял он ежедневно. — Я послал бы его на костёр и навсегда избавился от забот. (Под «ослом» подразумевался Владислав.) Он поступает так потому, что хочет моей гибели. А как только меня не станет, проглотит все папское государство, начиная с Рима. Ему мало Неаполя, Апулии, Калабрии, Капитанаты я других мест. Он хочет присвоить всю Италию!
Тревожили Коссу и военные приготовления Владислава. Располагая кое-какими средствами, он сумел набрать немалое войско. Деньги Владислав получал, продавая своим подданным титулы. Кроме того, он прибрал к рукам богатства семей, ему не сочувствовавших. С помощью этих денег Владислав надеялся нанести удар папским войскам и заставить Коссу сдаться. Но не в характере Коссы было сдаваться. Люди, помнившие Коссу-пирата, знали его решительность и активность, знали, какой это изворотливый политик и тактик. Теперь он вдруг начал заискивать перед римлянами, которые до сих пор страдали от непомерных налогов и особенно были недовольны последним — налогом на вино. Чтобы смягчить народный гнев и выглядеть благодетелем, Косса отменил этот налог и под барабанный бой приказал оповестить всех об этом.
«Из-за любви к римлянам я отменяю этот налог!» — гласил указ [79].
На следующий день, 5 июня, был объявлен ещё один указ Коссы: «Приняв во внимание желания римлян, я возвращаю народу все права и свободы, которые он имел до моего прихода к власти. Отныне Римом будут управлять «консерватори» и правители, которых избирает сам народ». Римляне с восторгом приняли эту новость и громкими возгласами выражали признательность Иоанну XXIII.
— Верьте, святой отец, что все римляне готовы пролить кровь за святой престол и лично за вас!
Косса в эти дни предпринял и другие, более практические и действенные меры. За большое вознаграждение ему удалось нанять около трех тысяч солдат. Из квартала Трастевере на левом берегу Тибра он перебрался в центр Рима, во дворец князя Орсини.
40
Читатели не должны забывать, что этот удивительный «отец христианства» папа Иоанн XXIII был обвинен современниками как «насильник» и «растлитель». Эти обвинения были официально предъявлены ему иерархами церкви, присутствовавшими на соборе [87].
41
Не надо думать, что пост настоятеля приносил только почет. Претендентов на эти посты в монастырях (мужских и женских) всегда было очень много, но получить их могли только лица, имевшие большие связи, потому что место это приносило огромные доходы. Не только враги Ватикана, но и сами корифеи церкви обвиняли Иоанна XXIII на Констанцском соборе в том, что он раздавал эти посты всем монахиням, которые когда-либо разделяли с пим постель.