Потом Тай перешел в другое агентство и все кончилось, пока прошлой весной я не встретила его на улице. «Либби Миллер, исполнена милосердия», – сказал он, расплываясь в неотразимой улыбке.
– Привет, Тай. – Я покраснела, зная, что после этой встречи мне придется сильно постараться, чтобы весь следующий месяц его лицо не всплывало передо мной в моменты интимной близости с Томом. – Как работа?
– Ну, издатель не обвиняет меня в умственной неполноценности, а это уже что-то. – Он коварно ухмыльнулся. – А как этот твой муж?
– Прекрасно, – промямлила я. – С ним все прекрасно.
– Ну, если что-то изменится, загляни ко мне, Либби Миллер, – сказал он и двинулся прочь как ни в чем не бывало, будто он только что не поставил вопросительный знак в моем сердце.
Передо мной стояла дилемма. Даже если бы у меня было время, брак спасти было невозможно. Но мне не хотелось умереть, оставшись верной одному-единственному мужчине за всю мою неестественно короткую жизнь. Честно говоря, я бы с радостью пообжималась от души, да и только (раздеться для меня было проблемой. Так как не хотелось объяснять, почему у меня повязка на животе). Мне просто нужен был кто-то – определенно не Том, но и не первый встречный серийный убийца, – кто бы дал мне почувствовать, что я ему интересна и желанна и с сексуальными импульсами у меня все в порядке. И я была уверена, что этот кто-то именно Тай Осира.
Беда в том, что я не признаю измен. А быстрый развод, как выяснилось, дело вовсе не быстрое: паспорт я получу гораздо раньше, чем смогу вытянуть из Тома документы, необходимые для расторжения брака. (Том настаивал, чтобы слова «пока смерть не разлучит нас» были включены в брачный контракт, хотя мне это казалось исключительно нездоровой идеей. Меня бесило, что в этой заключительной части нашего соглашения он, по всей вероятности, окажется прав.) И я решила поступить по старинке.
Нет, я не собиралась его убить. Если уж мне предстоит встретиться с Богом в ближайшем будущем, я не позволю Тому меня опередить. К тому же все мои разрушительные стремления сменились вялой меланхолией. Я чувствовала отчаяние каждый раз, когда просыпалась утром и в очередной раз вспоминала, почему Тома нет рядом. Порой я ловила себя на том, что одновременно проклинаю его и хватаюсь за телефон, чтобы позвонить ему и рассказать, как меня оскорбил негодяй-муж. Как будто он существовал в двух экземплярах: обидевший меня обманщик и настоящий Том, который проучит Тома-обманщика и все уладит.
За всей этой мешаниной чувств стояло убеждение – и не беспочвенное, – что все нужно делать быстро, а еще глубже – знаю, это покажется странным – маячил луч оптимизма. Ну да, я умру, это крайне печально, но, возможно, я скоро встречусь с мамой, я ведь мечтала об этом всю жизнь. К тому же я могла попасть под машину через час после того, как Том объявил мне, что он гей, и этим бы все и кончилось. Как ни неприятно было в этом признаваться даже самой себе, у последней стадии рака имелось одно преимущество: дополнительный отрезок времени, за который можно было изменить сюжет своей жизни.
Я надела свой любимый наряд – бордовое трикотажное платье и кожаные сапоги на каблуках, которые Джесс уговорила меня купить в прошлом году. Потом я сняла обручальное кольцо – это нужно было сделать еще три дня назад – и махнула им над унитазом, ища в себе отвагу проследить, как оно ударяется о белый фаянс и исчезает в водовороте слива.
Кольцо мне выбирал Том. Я в первый раз увидела его во время свадебной церемонии, когда Том надел мне его на палец. «Оно тебе нравится?» – взволнованно спросил он почти сразу после того, как пастор объявил нас мужем и женой.
– Да, – прошептала я, проведя пальцем по гладкому золоту. Не слишком толстое и не слишком тонкое, и в отличие от прелестного кольца на помолвку – когда-то маминого, теперь моего, оно совсем не было декоративным.
В точности как наша с Томом любовь: простое и легкое, подумала я тогда.
Теперь-то я знала, что наша любовь (да и вся жизнь) была вовсе не простой. Перестав без толку махать рукой над унитазом, я бросила кольцо в косметичку.
Через час я уже входила в кабинет Тома.
– Либби! Давно не виделись, – приветствовал меня Алекс из-за стола рецепциониста. Алекс был из тех людей, что мне нравятся: слишком умный для своей работы и достаточно мудрый, чтобы понимать, что жалобы не ускорят его взлет.