— Да, я невиновен. Мне даже странно произносить эти слова. Я думаю, что вы сами видите это. Я никак не могу себе представить, что невинного человека могут обвинить в убийстве.
— Очень хорошо. Тогда, может быть, вы теперь ответите мне на вопрос, что вы делали в ночь со среды на четверг? Я должен вам признаться, что ваши слова о пьянстве в притоне не внушают особенного доверия.
Андрей тихо и доверчиво сказал:
— Нет, этого я не могу вам сказать. Но это никак не относится к делу. Это моя частная жизнь.
Еле заметная усмешка показалась на лице следователя. Преступник предпочитал упираться. Он хотел обязательно быть мышкой, которая до последней минуты ищет щель. Что же, тогда господину Эли Рено придется быть кошкой. Он согласен немного поиграть.
— Значит, вы упорствуете? Мне очень жаль. Мне придется тогда говорить за вас. Мне придется быть нескромным. Мне придется рассказать вам один эпизод из вашей же жизни. Вы утверждаете, что вы латыш. У вас действительно найден латвийский паспорт. Вероятно, у вас вообще было немало паспортов. В Париже вы вели крайне подозрительный образ жизни. Постоянного местожительства вы не имели. Подготовляя преступление, вы соблюдали осторожность. Так, например, несколько раз, замечая на улице, что за вами следят, вы с ловкостью профессионала избавлялись от неудобных вам взоров. Я отдаю должное вашему умению. Наконец план убийства был разработан. Вы узнали, что в кабинете господина Нея находится бриллиант. Это, очевидно, привлекало вас больше, чем содержимое несгораемого шкафа. Вы, вообще, были прекрасно осведомлены обо всем, что происходит в конторе. Это показывает, что у вас были сообщники. Вы знали, что служанка не ночует там. Вы знали, что племянница убитого уехала за границу. Вы знали также, что его слепая дочь не представляет опасности. За день до убийства вы написали письмо вашей соучастнице. Вы сообщали, что все готово, что вам нужно быть осторожным. Вы обещали ей, что деньги будут. Вы назначили ей свидание на восемь часов вечера. Вы не успели отправить это письмо. Как видно, вы нашли другой способ снестись с ней. Ночью вы явились в контору на улице Тибумери. Это было приблизительно в два часа ночи. Возможно, что я немного ошибаюсь. Это могло быть в час или в три. Вам открыл дверь сам господин Ней. Метким ударом вы оглушили его. Может быть, вы надавили ему глаза. Вы вызвали обморок. Тогда вы начали обшаривать его карманы. Но господин Ней проявлял признаки жизни. Вы хладнокровно зарезали его. Если у вас крепкие нервы, я смогу показать вам ваш нож. Вы нашли бриллиант в кармане господина Нея. Но этого вам было мало. Вы направились в кабинет. Вы хотели сорвать все плоды. Когда дочь убитого, которая проснулась от шума, вбежала в кабинет, привычное спокойствие оставило вас. Да, да, не смущайтесь, господин Цислас, вы испугались! Вы бросились бежать. Но слепая схватила вас за край пальто. Вы предпочли оставить ей пальто. Убегая, вы опрокинули кресло. Я не знаю, как вы провели остаток ночи. Но днем вы встретились со своими приятелями. Вы передали им бриллиант и взамен этого получили восемьсот тысяч франков. Я должен огорчить вас: бриллиант этот стоит дороже. Вас обманули. Его действительная стоимость много больше полученной вами суммы. Но разумеется, при таких обстоятельствах не приходится торговаться. Вы были довольны и тем, что получили. Вы встретились со своей соучастницей не в восемь, как предполагали, а раньше. В четыре часа вы с ней гуляли по авеню Клебер. В девять двенадцать вы изволили отбыть из Парижа. Я понимаю вашу обиду — вместо Ривьеры очутиться в тесной камере. Но что делать? За всяким преступлением следует и наказание.
Закончив свое повествование, довольный произведенным эффектом, а также заключительной сентенцией, господин Эли Рено замолк. Он даже не глядел теперь на Андрея. Он любовался синим дымком сигары.
Андрей тоже молчал. Он не знал, что ему сказать. Он онемел перед этой смесью правды и вымысла. Он начинал понимать, что все это не шутка, что какая-то страшная сеть опутывает его. Но была одна фраза, которая все же успокоила его. Жанна здесь ни при чем. Жанна уехала. Они об этом знают. Они не знают, что Жанна и женщина, с которой он шел по авеню Клебер, одно и то же лицо. Поэтому слова следователя скорей обрадовали его. Раз Жанна тут ни при чем, все должно разъясниться.
— Что же вы молчите, господин Цислас? Я надеялся, что мой рассказ раскроет ваши уста. Я жду откровенности за откровенность. Я дружески говорю вам — молчание губит вас. В ваших же интересах признаться мне во всем. Верьте моему опыту: чистосердечное признание действует всегда благоприятно на присяжных. Раскаявшись, вы вправе надеяться на более мягкий приговор. Скажите мне, где находится бриллиант? Назовите имена ваших соучастников. Принимая во внимание вашу молодость, я охотно поверю, что вы были только игрушкой в их руках. Тогда вы можете рассчитывать на снисхождение.
— Я повторяю вам, я совершенно невинен. Я никогда не видел в глаза этого бриллианта. Я только что от вас впервые услышал о нем. Какие же у меня могут быть соучастники?
Тогда господин Эли Рено брезгливо поморщился. Это была гримаса опытного игрока, которому приходится отвечать на ребяческий ход противника. Он позвонил. Слуга принес опечатанный пакет.
— Вот ваше пальто. Вы узнаете его?
— Нет, это не мое пальто. У меня никогда не было макинтоша.
— Может быть, вы все же примерите это чужое пальто?
Андрей, недоуменно пожав плечами, надел пальто. Право, во всем этом была какая-то дьявольская хитрость! Пальто, купленное у константинопольского старьевщика, оказалось ему почти впору. Оно только немного жало в плечах. Андрей ухватился за это.
— Вы теперь видите, что оно не мое? Оно слишком узко для меня.
— Напротив, я нахожу, что оно очень хорошо сидит на вас. Что касается таких мелочей, то ведь оно, наверное, не сшито на заказ, а куплено готовым. Неправда ли?
— Это не мое пальто.
— Ну а этот бумажник, он тоже не ваш?
— Нет, не мой. Мой бумажник черный… Его у меня отобрали при аресте.
— Вы не находчивы, господин Цислас. Как у вас, у человека, имевшего несколько паспортов, не было двух или даже трех бумажников? При вашей нелюбви узнавать свои вещи, я боюсь, что вы, пожалуй, откажетесь и от своего собственного лица. Как вы думаете, вы способны узнать свое лицо?
— Я не понимаю ваших шуток. Я сейчас совсем не в шутливом настроении.
— О, поверьте, мне тоже не до шуток. Итак, вы узнаёте себя?
И, говоря это, следователь показал Андрею карточку, вырезанную из литовского паспорта.
— Да, это моя фотография. Но я не понимаю, как она очутилась у вас. Может быть, я ее потерял где-нибудь. (Андрей ведь не знал, что эту карточку взяла у него Жанна, когда они встретились в Люксембургском саду. Он и вправду подумал, что обронил ее тогда.)
— Да, на этот раз вы правы, вы действительно потеряли ее, потеряли при обстоятельствах, о которых я уже вам рассказал. Ваша фотография лежала там, где ей и надлежало лежать, то есть в вашем бумажнике. Я рад, что вы перестаете отвечать на все мои вопросы одним бесцельным отрицанием. Кроме этого, в бумажнике найдено письмо, ваше же письмо к одной особе. По смыслу письма ясно, что эта особа принимала самое близкое участие в вашем преступлении. Знакома ли вам эта записка?
— Да.
— Кому же вы ее писали?
Наступила длительная пауза. Следователь понял, что допрашиваемый колеблется. Он терпеливо выжидал. Он скучал, ожидая ответа. Его мысли по-прежнему кружились около курившейся медленно сигары. Почему дым, идущий от нее, так прекрасен, синий легкий дым, а тот, что выходит из ноздрей господина Эли Рено уже другой — серый, безобразный, похожий на старую вату? Это как жизнь. Пока ее не вдыхаешь, она кажется таинственной и нежной. А потом? А потом служба, бумаги, дела, скучный допрос этого глупого убийцы, который даже не умеет как следует врать. Может быть, господин Эли Рено и напишет когда-нибудь книгу, но это не будет психологическим романом в стиле Стендаля. Нет, он теперь хотел бы написать собрание глубоко пессимистических медитаций, новый вариант бессмертного Экклезиаста.