У знакомой сестры в клинике и тут нашлось объяснение.
— Встречаются такие мужчины, дорогуша, которые обожают сам процесс — беременность, рождение, младенчик в доме, а потом, когда дети подрастают, им вроде уже не интересно. Среди женщин такие ведь тоже бывают? Вот видишь, выходит, женщинам можно, а мужчинам нельзя. Несправедливо получается.
Вики жила под гнетом сильного разочарования и, главное, недоумения, отчего это все тарелки так легко бьются, кровати ломаются, долги накапливаются, а дети не только вечно болеют — то кашель, то насморк, — но еще такие горластые! Она ожидала совсем-совсем другого. Не о таком материнстве она мечтала; но у нее был бойцовский характер, и она, стиснув зубы, шла на очередную попытку. За проживание в задней комнате Руфь оплачивала стоимость бутербродного масла, которое дети намазывали на хлеб, и сгущенного молока, которое их мать добавляла себе в кофе, плюс пачка «Мальборо» ежедневно и билет на автобус до клиники, куда Вики ездила за моральной поддержкой и советами, как предупредить следующую беременность, когда разрешишься от нынешней. Но ведь может случиться, что именно следующий, четвертый по счету, ребенок окажется гением, может, это будет идеальный ребенок, а Вики сумеет стать для него идеальной матерью! (В своем третьем она успела разочароваться заранее из-за приступов тошноты по утрам.) Что, интересно, Руфь думает по этому поводу, вопрошала она, смеясь и всхлипывая одновременно. И разве предохранение от беременности не такой же грех, как аборт? Лично у нее есть ощущение, что большой разницы тут нет. А на что еще Вики могла полагаться в жизни, если не на собственные ощущения?
— Я думаю, в худшем случае мы лишимся гения, — спокойно ответила Руфь. — Впрочем, рассчитывать на гения — все равно, что готовиться выиграть главный приз в лотерее. Теоретически возможно, но на практике едва ли.
Между тем Руфь обратила внимание на то, что в католической миссии, расположенной прямо напротив здания, где размещалась служба социального обеспечения, энергичную деятельность развил некто отец Фергюсон: молодые мамаши могли оставлять там под присмотром своих детей, пока сами ходили по инстанциям, и даже немного подкрепиться — и все бесплатно. Когда Вики заглядывала сюда перехватить на ходу чашечку чая, перекинуться словечком-другим или просто передохнуть в приятной компании, возле нее тотчас возникал отец Фергюсон. Вики души в нем не чаяла. Отец Фергюсон утверждал, что Вики на правильном пути и живет как подобает Божьей дщери, а вот злосчастная клиника, которая дает советы по предупреждению и пресечению, а то и вовсе рекомендует стерилизацию, поступает дурно, точнее сказать, нечестиво. Счастье женщины и ее предназначение в том, чтобы приумножать поток душ, стекающихся к Господу. Однажды отец Фергюсон пришел проведать Вики, и Руфь пригласила его войти. Вики дома не было.
Он окинул взглядом чистенькую, прибранную, хоть и бедно обставленную комнату и сказал:
— Как тут все изменилось! Вероятно, это ваша заслуга?
— Моя, — ответила Руфь.
— Мне нужна экономка, — сказал он.
— Так ведь и Вики она нужна, — напомнила Руфь.
— Вики сама справится, — сказал он. — Какие у нее заботы? Только дети. У меня вы хоть жалованье будете получать.
Руфь сказала, что она будет иметь это в виду.
Отец Фергюсон был худощавый, аскетического вида мужчина, словно созданный для обета безбрачия. Он смело устремлялся в бушующий океан женской плоти — всех этих грудей, животов, потных подмышек — и ни разу не спасовал, не повернул малодушно к берегу. Его уши, настроенные на музыку сфер, изо дня в день подвергались испытанию: их терзали пронзительные, как крики чаек, приступы женского смеха и женских слезливых истерик — но он их мужественно не затыкал.
Рано утром, во вторник, когда земля была еще крепко скована морозом, Руфь вышла от Вики, чтобы в последний раз встретиться с мистером Фиртом, дантистом. Она посещала его под именем Джорджианы Тиллинг. Дорога в один конец занимала два с половиной часа. Одной из примечательных черт западных предместий является острая нехватка общественного транспорта и непомерная дороговизна тех немногих транспортных услуг, которые предоставляются жителям. Руфь должна была сперва полмили идти пешком в гору до ближайшей остановки автобуса, затем полторы мили ехать до ближайшей станции метро, и потом еще два раза делать пересадку с одной линии на другую, и только тогда она попадала, куда ей требовалось, а именно в ту часть городского центра, где практиковали самые дорогие и преуспевающие врачи и дантисты.
В хирургическом кабинете мистера Фирта плавали тропические рыбки, и на стене, в которую утыкался взгляд пациента, возникал занятный, постоянно меняющийся узор. Обезболивание мистер Фирт проводил с помощью акупунктурного метода и гипноза. У мистера Фирта были впалые щеки и выступающая вперед челюсть, а сам он был любезный, ухоженный и моложавый.
Руфь устроилась в его новом кресле и нашла, что оно неудобное — слишком короткое для нее. Мистер Фирт осмотрел ее рот.
— Поздравляю, мисс Тиллинг, — удовлетворенно сказал он. — У вас просто талант к выздоровлению, редкий талант! Теперь вашу челюсть можно уменьшить на целых семь сантиметров; обычно считается, что два с половиной это предел, но последние достижения в лазерной технологии и микрохирургии делают возможным то, о чем прежде нельзя было и помыслить. Вы войдете в историю пластических операций! Понятно, для этого нам пришлось удалить в три раза больше зубов, чем мы обычно это делаем, — чтобы затем можно было уменьшить челюстную дугу пропорционально по всей длине. Думаю, мне было больнее, чем вам самой: удалять такие здоровые, крепкие, упрямые зубы ради внешности, а не во имя здоровья — для зубного врача это сущее наказание. Однако, хочешь не хочешь, надо идти в ногу со временем. Надеюсь, вы согласитесь со мной, что иглоукалывание — эффективный и совершенно безвредный способ для снятия болевых ощущений.
— Лифно я никакого эффекта не пофуфстфофала, — сказала Руфь, и, сплюнув в металлическую плевательницу, в водоворотик розоватой воды, добавила: — Как вам известно не хуже меня.
Мистер Фирт не преминул отпустить еще несколько замечаний — по поводу антиобщественной сущности косметических операций, из-за которых специалисты высочайшей квалификации попусту тратят свое драгоценное время и умение, а также по поводу тщеславия и легкомыслия тех женщин, которые их на это толкают, — после чего вызвал из приемной свою длинноногую светловолосую секретаршу, чтобы та приняла от Руфи деньги. Руфь заплатила мистеру Фирту 1761 доллар, в том числе 11 долларов его миниатюрной старательной ассистентке, которая завершала обработку торчащих из десен острых краев и подгоняла временные коронки. Руфь объявила мистеру Фирту, что постоянные коронки она будет делать в другом месте.
— Как знаете, — сказал он. — Я вам указывать не могу. Только не удивляйтесь, если вас обманут. Сдерут деньги, а взамен поставят стандартные жемчужные зубки — безо всякого учета вашей индивидуальности — только людей смешить!
— В таком случае я подгоню свою индивидуальность под новые зубы, — отрезала Руфь. — Всего хорошего!
Выйдя от дантиста, Руфь отправилась на прием к мистеру Рошу, самому знаменитому в городе хирургу. Его конек был исправление носов. Когда-то он начинал как гинеколог, но бремя ответственности — шутка ли, постоянно давать и отнимать жизнь! — показалось ему непосильным. В сравнении с этим косметическая хирургия было занятие куда более легкое и благодарное.