Морячка
Как и в предыдущие несколько дней, после обеда я иду на пляж, спускаюсь через лесок по лесенкам, попутно высматривая, нет ли рядышком грибов. Срывать-то грибы я не собираюсь, но приятно увидеть красивую розоватую сыроежку или, может, белого груздя с непременным листком с дерева, упавшего прямо в широкую шляпку. Но в этот раз грибов поблизости не вижу. Зато замечаю, как из-под ноги выскальзывает юркая зеленоватая ящерица. Она грелась под солнцем на ступеньке лестницы, а тут я ступаю. Но ничего страшного не случилось бы, если бы я наступил ей на хвост. Она тут же рассталась бы со своим хвостом, чтобы вскоре отрастить новый. Такая у ящериц защитная реакция.
Сейчас на спуске к пляжу работает только один лифт – нижний. Верхний почему-то закрыт. Отдыхающие санатория с пляжа поднимаются немного по дороге до нижнего лифта, проходят по холодному длинному коридору, стены которого выложены мраморными плитками. Мрамор использован не столько для красоты, сколько по причине его устойчивости к сырости. А она из-за разности температур здесь постоянна. Шутка ли, снаружи пекло в тридцать пять градусов, а в горе, в этой штольне едва ли восемнадцать, естественно, что пол коридора, тоже мраморный, постоянно влажный, так что можно и поскользнуться. Люди поднимаются лифтом до середины горы, а дальше, поскольку верхний лифт не действует, желающих добраться к санаторию без проблем отправляют на маленьком автобусике, ловко лавирующим по узкой извилистой лесной дороге. Спуск и подъём на лифте по санаторным книжкам бесплатно, а для «дикарей» стоит двадцать рублей.
Я пользовался лифтом всего пару раз. Предпочитаю и подниматься, и спускаться по семистам ступенькам.
Показав охране санаторную книжку, прохожу под тент, разворачиваю на лежаке полотенце, снимаю с руки часы, раздеваюсь. Плавки я надел заблаговременно у себя в но много пережидаю, чтобы тело привыкло к окружающей атмосфере, и направляюсь к морю по бетонированному спуску.
Вижу идущего к морю старичка с окладистой белой бородой, падающей на обнажённую грудь. Вид его меня впечатляет и рука автоматически тянется к висящему на груди мобильному телефону, который часто использую в поездках, как фотоаппарат, снимая восхищающие меня пейзажи. Бородатый мужчина замечает, что я фотографирую издали, и вроде бы проявляет беспокойство. Я подхожу к нему и прямо с груди делаю снимок его бороды. Он просит его не фотографировать, так как боится, что я помещу его фото где-нибудь, да ещё с женщиной, как бывает. Я говорю, что он может не беспокоиться: я не собираюсь никуда отправлять его фотографию.
Но импозантный старичок недовольно поворачивается и идёт в море. Я возвращаюсь к своему лежаку, кладу мобильник и сам иду купаться. Проплыв, как всегда, до буйка вразмашку и, лёжа на спине обратно, выхожу из воды в сопровождении чёрных рыб-ласточек. Они плавают у ног и в этом году. Такое впечатление, что они меня запомнили, а на самом деле это, конечно, другие рыбы, но их, видимо, влечёт тот факт, что я, наступая ногами на песок, взбаламучиваю его, и они находят себе пищу. Они и к другим ногам, выходящим из воды, стремительно плывут, не только к моим.
Погревшись на солнце, иду под тент. Там вижу, как мой старичок с импозантной бородой что-то возбуждённо говорит сидящим на лежаках женщинам и, увидев меня, указывает на меня пальцем. Женщины тоже смотрят в мою сторону и качают головами. Понимаю, что речь идёт о моём фотографировании старичка. У меня возникает мысль поговорить с ним, и как только он идёт к своему лежаку, я подхожу.
На груди у старика висит большой крест. Догадываюсь, что он служитель церкви. Говорю:
– А что вы волнуетесь? Вы ведь верующий, судя по кресту на груди?
– Конечно, – отвечает.
– Так тогда вы должны верить в то, что всё во власти божьей. И войны, и любовь, и вся жизнь. Так же в библии записано?
– Нет не всё. Есть попустительство.
– Но вы же верите, что бог всемогущ. Зачем же он позволяет совершаться тому, что ему неугодно? Я сфотографировал вас, значит, ему так угодно.
– Я же просил вас не снимать меня, а вы сняли. Я слышал щелчок на вашем мобильнике.
– Ну, считайте, что бог мне позволил, и не волнуйтесь. Вы же говорите вашей пастве, прихожанам, которые обращаются к вам со своим горем, что на всё воля божья. Если кто-то в семье умер, погиб, вы говорите в утешение: «На всё воля божья». Если кому-то не платят зарплату частные предприниматели или иного уволили с работы, вы говорите: «На всё воля божья». А раз вы верите в это, так почему сами ропщите, что я вас сфотографировал?