Начались дни учебы. Я старался добросовестнейшим образом выполнять вое задания. Первая половина года прошла, можно сказать, без особых событий. Но вот во второй половине года произошел один эпизод, который сыграл немаловажную роль в моей дальнейшей жизни.
Профессором математики в институте был тогда Нил Александрович Глаголев — человек очень культурный и высокообразованный. Он читал лекции по всем разделам высшей математики, начиная от аналитической геометрии и кончая тензорным исчислением. У нас, на первом курсе, он читал аналитическую геометрию и начала дифференциального исчисления.
38
Его жена Прасковья Александровна Глаголева тоже работала у нас, она вела семинар, т. е. практические занятия по этим же разделам высшей математики.
И вот на одном из занятий она предложила нам задачу. Прошло десять, потом пятнадцать, двадцать минут — никто из студентов задачу не решил. Тогда она вызвала к доске одного из студентов и предложила ему записывать на доске все, что она будет говорить. Она хотела показать, как надо поступать в подобных случаях. Решение задачи было длинным-предлинным, и своими вычислениями и выкладками студент исписал не одну доску. Попутно с этим Прасковья Александровна объясняла нам и логический ход решения задачи. В это самое время я встаю и говорю:
— Прасковья Александровна, мне кажется, что вы неправильно излагаете ход решения задачи. Да и ответ, полученный вами, не может соответствовать истине, он неверен. Если проанализировать его, то он приводит к бессмысленному числовому значению.
— Как так? Объясните.
Прасковья Александровна немало удивилась моему заявлению» но еще больше студенты группы удивились смелости первокурсника, дерзнувшего возразить столь опытному педагогу. Надо иметь в виду, что мы ведь были тогда еще новичками в институте и авторитет преподавателя для нас был непреложным.
Я попросил разрешения выйти к доске. Прасковья Александровна охотно разрешила. Я вышел и, вооружившись мелом, стал анализировать полученный ею ответ. Мне легко удалось показать его нелогичность.
Прасковья Александровна согласилась с моим выводом и спросила:
— А как же, по-вашему, надо решать подобную задачу?
Юность всегда азартна. Откуда-то, неожиданно для самого, у меня появились и энергия и последовательность, и я с увлечением стал исписывать доску математическими выкладками. Я исписал две-три доски и наконец получил ответ. Ответ подтвердил, что я был прав, что ход решения задачи должен быть именно таким.
Прасковья Александровна, как умная женщина и опытный педагог, поддержала меня. Однако в душе я думал, что она обиделась на меня за то, что я, если можно так выразиться, «посадил ее в калошу».
39
Но каково же было мое удивление, когда на другой день вызвал меня к себе сам Нил Александрович Глаголев и стал убеждать перейти из технического вуза на физико-математический факультет Московского государственного университета. Он сказал, что в университете он тоже профессорствует и мог бы помочь мне осуществить переход. При этом он заметил, что давно уже наблюдает за моим поведением и за моими вопросами на его лекциях и что он взял бы шефство надо мной в университете.
Не знаю, правильно я тогда поступил или нет, но я отказался от его предложения. Я сказал Нилу Александровичу, что очень люблю математику, но хотел бы, чтобы она была для меня средством в работе, а не самоцелью. На этом мы с ним и расстались.
Однако из всего этого я сделал для себя кое-какие выводы. Я решил испытать свои силы на том, чтобы готовиться к очередным занятиям заранее, т. е. задолго до того, как будет прочитана положенная по данному курсу лекция. Этим я хотел проверить — смогу ли без помощи профессора разобраться в изучаемом материале. И вот, начитавшись по учебникам о будущей лекции профессора, я шел на лекцию и внимательнейшим образом ее слушал. Может быть, это было наивно, даже наверняка было наивно, но я не находил в лекциях того, чего уже не знал бы из прочитанной литературы.
Так кончилась моя вера в кумир. Я решил самостоятельно изучать все разделы высшей математики. Ну и, конечно, не посещать больше никаких лекций и никаких занятий. Тогда это можно было делать: была пора свободных посещений занятий в вузах и втузах. Так кончился и мой обет быть самым прилежным студентом — не пропускать ни одного занятия, не оставлять невыполненным ни одного задания. Я превратился в самого недисциплинированного студента.
Чем же все это кончилось? А кончилось тем, что за оставшуюся вторую половину года я проштудировал всю программу по математике за первый и второй курсы института и еще несколько теоретических предметов.