НАДЕ — НАША ВЕЧНАЯ ЛЮБОВЬ
Короткие телеграфные строки рассказали о бандитском нападении на советский пассажирский самолет «АН-24», совершавший полет из Батуми в Сухуми.
Драма разыгралась неожиданно. «В Турцию угнан советский пассажирский самолет «АН-24»… убита бортпроводница».
В первом сообщении, поступившем в редакцию, не было ответа ни на один вопрос. Я летел в Сухуми, не зная даже фамилии бортпроводницы. Где сейчас пассажиры? Где экипаж? Что произошло в воздухе?
Самолет приземлился под вечер. Молчало пустое поле Сухумского аэропорта. Ни машин, ни людей. Не было ни одной из примет, характерных для места, где что-то случилось неладное.
Я встретился с начальником смены.
— Где сейчас все? — спросил я.
— В Батуми, — ответил начальник смены. — Пассажиров только что вернули на Родину. Раненые члены экипажа еще в турецком госпитале.
— Как фамилия девушки-бортпроводницы?
— Курченко. Надя Курченко.
— Как она погибла? — спросил я.
— Мы еще не знаем, — ответил он.
— Еще неизвестно, — сказали несколько человек сразу: регистраторы, рабочие перрона, бортпроводницы, окружившие нас.
— Значит, все в Батуми?
— Да. И члены комиссии по расследованию там, — сказал начальник смены.
— А Надя жила здесь, в Сухуми?
— Да. Здесь ее тетка. Но она снимала комнату. Возле аэропорта.
— Боже мой, — сказала сзади женщина, — как же это она погибла. — И заплакала.
— Я могу вас отправить сейчас в Батуми, — сказал начальник смены. — Через пятнадцать минут последний рейс. Полетите?
— Наверное, нет, — ответил я, подчиняясь интуитивному чувству. — Помогите найти самых близких друзей Нади. Мне нужно поговорить с ними.
— Поможем, — сказали многие. — О ней мы много хорошего скажем и сами. Мы влюблены были в Надю все.
Над регистрационными весами вращались нелепые в октябре вентиляторы.
— Тогда пошли, — попросил я девушек. Подумал: «Все нужно знать о Наде. О ней — в первую очередь. Она заплатила дороже всех — жизнью».
— Сколько ей было лет?
— Через месяц было бы двадцать.
В это время включили прожекторы, и на узкую, как бинт, полосу приземлился самолет.
Подъехали две санитарные машины.
Из самолета опустили грубо сколоченный ящик с телом Нади.
— Сработано чисто по-турецки, — сказал аэродромный техник.
— Держите одежду, — сказали сверху, — передайте в машину.
На носилки в кузове сложили сапожки с пятнами крови, форменную куртку, прошитую пулей, и юбку.
Шел дождь.
Машины уехали в город. Мы вернулись в аэровокзал. Приземлился самолет из Тбилиси. Прилетел мой коллега. К нам подходили люди и рассказывали о Наде. С каждым словом становилось трудней верить в то, что ее уже нет. Люди не просто говорили о Наде хорошие слова — они приводили факты. Факты делали ее живой и складывались в честную, ясную жизнь.
— Пошли в Надин дом, — сказали две девушки в форме стюардесс, — пошли. Там осталась одна Дуся Минина. Они с ней снимали комнату.
Домик стоял на окраине поселка. За калиткой темнели деревья. По крыше стучал дождь.
Комната была маленькой и сырой. Бортпроводница Дуся Минина сидела на кровати, глаза опухли от слез. На стене висел тремпель с платьем Нади.
Мы говорили почти три часа. И не могли защититься от горького чувства утраты.
Оделись и пошли через мокрый сад к калитке. Один из пилотов сказал:
— Хозяйка дома испугана, много начальства пришло в Надину комнату. Клянется, что еще день — и стала бы брать с девушек меньшую плату за жилье. Представляете?
— Черт с ней, — сказал кто-то.
Мы приехали в гостиницу и сели за стол. Утро наступило незаметно. Написали основную главу репортажа — «Как Надя жила». Писали словами простыми, проще которых слов не бывает. И те несколько тысяч писем, которые обрушились на редакцию в первые же дни после опубликования репортажа, на сто процентов состояли из мыслей и эмоций, вызванных у людей именно этой частью материала — «Как Надя жила». Людям свойственно чувство сопричастности с чьей-то героической жизнью, и трижды обостряется это чувство, когда человек вдруг увидит, узнает и поймет, что герой, совершивший яркий поступок, был очень земным, очень близким ему по мыслям, отношению к жизни, к ее будничным делам и заботам.
Когда рассвело, мы увидели море. Оно лежало за окном гостиницы и было серым, как шлак. Секретарь обкома комсомола заехал в гостиницу. Мы отправились в аэропорт. Через час фотографии Нади переслали в Москву — с первым рейсом.