Они услышали доклад штурмана самолета, выполнили третий разворот.
Руководитель полетов доложил по селектору командиру авиапредприятия: борт пошел на четвертый разворот. Командир Тырышкин посмотрел на часы, взглянул в окно, скользнул глазами по заснеженной полосе и подумал: неудачное начало дня. Но главное — удачная посадка. Сейчас «ТУ» появится на полосе.
Штурман самолета Торгашев после слов «выполнен третий разворот» посмотрел на вольтметр и увидел цифру 19. Аккумулятор сел. Его слова о третьем развороте были последними словами, услышанными на земле. Земля, с ее спокойными голосами-командами, с людьми, по цепочке подключающимися к их трудному полету, также замолчала. Сильные радиоволны доносили ее слова до борта, но они разбивались о борт, летели мимо. Механизм радиостанции омертвел.
Второй пилот (37 лет, служил в морской авиации, прошел школу сложных ЧП, сильный, надежный человек) сжал ладони на толстых рогах штурвала и спокойно ответил командиру:
— Вижу.
Авиагоризонт был единственным прибором, позволяющим экипажу определять свое пространственное положение в облаках, при отсутствии видимости. Теперь его нет. Техника отказала. Остались люди. Они шли на юг, на точку четвертого разворота, в сторону гор. И должны были справиться с главной задачей: уйти с курса 210.
Штурману Торгашеву на глаза попался бесполезный при развороте магнитный компас. Как всегда в таких случаях, в глаза лезут ненужные предметы и приборы. А ему был нужен клочок земли, чтобы зацепиться за землю глазами и понять, в какой они точке пространства и как им уйти из района аэродрома, района гор. Но земля была закрыта снежным зарядом. Самолет с ревом шел сквозь легкое белое месиво. Глаза жгла белая мгла, плотная, как близкие горы. Горы были за каждой снежинкой.
— Уходим вправо, — сказал командир экипажа Кузьменко.
Диспетчер круга Сидоренко и руководитель полетов Парфейников переждали время подхода самолета к точке четвертого разворота. Стрелки часов словно примерзли к контрольным делениям. А потом стали четко отсчитывать пустые секунды, дольше которых ничего не бывает, — секунды, когда молчат те, кто в беде.
Командир авиапредприятия Тырышкин продолжал всматриваться в снежный туман полосы, но самолет не показывался. Он включил селектор и спросил, что случилось. Парфейников ответил: «Связь прервалась. Если они не изменят курс, они пойдут на горы… Они не определят точку разворота без нас…»
— Знаю, — прервал Тырышкин. — Оповестите все районы вокруг Минвод: терпит бедствие пассажирский самолет. Просьба организовать поиск. Самолет будет вынужден садиться вне аэродрома.
Парфейников связался с Пятигорским аэропортом: вертолеты и «АН-2» были приведены в готовность.
— Как погода? — спросил он. — У нас слепая.
— И у нас слепая, — ответил Пятигорск.
В 8.43 самолет был обнаружен над дальним приводным радиомаркером. Сидоренко передал Парфейникову этот факт, равный по силе немногим другим фактам. Тот — Тырышкину. Информация облетела все службы аэропорта. В 8.50—8.51 самолет обнаружили на расстоянии 9 километров от аэропорта. Вывод: экипажу удалось отвернуть на север. Ушли от гор.
В 8.51—8.56 самолет наблюдался на радиолокаторе. Информация о его местонахождении постоянно передавалась в эфир. Команды продолжали лететь за самолетом, неся горечь безответных рекомендаций.
Затем точка самолета на радиолокаторе исчезла. Самолет уходил на север, теряя высоту.
Над Минеральными Водами висел снегопад. Все службы аэропорта были в напряженном ожидании. Спасательные команды не покидали машину. Моторы работали. Два мира — пассажирский и служебный — жили разной жизнью. Пассажиры пили сок и кофе, листали газеты, разговаривали друг с другом, ругали погоду, вспоминали о прошлом, думали о будущем, писали письма — убивали время. Всем вниманием работников летной службы аэропорта владели сейчас люди на борту терпящего бедствие самолета. За людей на борту экипаж самолета и наземные службы несли полную ответственность. Для работников гражданской авиации постоянное ощущение безопасности пассажиров в полете и тревога за них в любой сложной ситуации — нравственная основа профессии. Чувство ответственности заставляло сейчас Сидоренко, Тырышкина, Парфейникова использовать все средства для оказания помощи самолету с пассажирами на борту. Это чувство руководило командиром корабля Кузьменко, вторым пилотом Синягиным, каждым членом экипажа, которые рассматривали сложившуюся ситуацию вовсе не как безнадежную.