— Вы с самолета? — спросил человек.
— Да, — ответил Синягин. — Мы сели в трех километрах отсюда.
— Я директор совхоза, — сказал человек. — Моя фамилия Бринк. Я хотел ехать вас искать в другую сторону. Нас предупредили.
— Все в порядке, — сказал Синягин.
— Какая нужна помощь? — спросил Бринк.
— Нужны автобусы, — ответил Синягин. — Холодно. В самолете много детей. Есть грудные.
— Понятно, — сказал Бринк. — Сейчас снимем школьный.
Они вернулись в контору. Бринк позвонил по телефону и кому-то сказал:
— Заправьте еще один автобус. — И назвал номер.
Потом отдал последние распоряжения: натопить гостиницу и приготовить еду.
Они приехали к самолету. Бортпроводники Нехорошева и Кюрчан поддерживали пассажиров, спускающихся по аварийному трапу на землю. Большинство уже стояли у самолета. Нина и Юрий разобрали багаж и раздали пассажирам. Мужчины курили и оживленно разговаривали. Командир Кузьменко был в плотном окружении. Все просили его адрес. «Мы будем поздравлять вас с праздником», — говорили многие.
— Спасибо, — отвечал Кузьменко и смущенно улыбался. «Как же мне выбраться из кольца?» — соображал он.
Автобусы с пассажирами вышли на дорогу и направились в сторону Минеральных Вод.
К самолету примчалась первая машина аэропорта с радиостанцией.
— Вижу самолет, — передавал радист.
Командир авиапредприятия Тырышкин вышел из машины у «ТУ-134», посмотрел на членов экипажа, стоящих у шасси, и сказал:
— Я готов целовать землю, на которую вы сели.
ВСЕ СНАЧАЛА — КАЖДЫЙ РАЗ
Основная сложность заключалась в том, что жесткий трос, натянувшись под огромным весом, мог соскользнуть и зацепить взрыватель. Это приведет в действие застывший на десятки лет часовой механизм… Каждый отсчет секунды будет неумолимо приближать взрыв чудовищной силы.
В наше сложное время существует много опасных и трудных профессий. Но есть среди них профессии беспредельно опасные и безгранично трудные — когда человек рискует жизнью. И не просто рискует, а каждый раз, когда обстоятельства требуют исполнения профессионального долга, он ставит свою жизнь на последнюю грань, за которой уже не бывает ни риска, ни надежды…
Во время войны профессия была у всех одна — быть бойцом. Когда война окончилась, жизнь потребовала мирных специальностей. Но не все были отпущены к мирным делам. Ни одна война не оканчивается в один день. Долгие ночи бывших фронтовиков до сих пор ничем не защищены от близких взрывов и стонов раненых товарищей. О войне напоминают и памятники. Война живет в профессиях, порожденных ее последствиями.
Больше четверти века прошло с тех дней, когда на нашу землю падали бомбы. Больше четверти века прошло, а рожденная войной специальность военного пиротехника и сегодня не редкость. Сброшенные когда-то с громадной высоты бомбы, те, что не взорвались тогда, притаились рядом с нашими новыми домами, нашими выросшими детьми, нашей мирной жизнью. И теперь, после 30 лет пребывания в земле, они не стали безопасными. Они хранят в себе ненависть захватчика, безграничное горе.
Пиротехники энской краснознаменной воинской части гражданской обороны, которые вот уже почти тридцать лет обезвреживают их в Москве и Подмосковье, продолжают героическую, беспримерную битву за мирную жизнь столицы. В их сегодняшних действиях — та же решимость и самоотверженность, та же беспредельная любовь к городу-герою, что была в действиях солдат, до последней капли крови сражавшихся в суровые годы Великой Отечественной войны…
Легких бомб не бывает, но бывают в работе военного пиротехника трудные и очень трудные бомбы. Я расскажу о трудной бомбе Юрия Шаранина и его товарищей.
На подмосковной станции Лазарево была обнаружена тысячекилограммовая бомба. Она ушла глубоко в каменистый грунт и долгие годы ожидала своего часа. Вернее, своего мгновения, ради которого для нее изготовляли в гитлеровской Германии металл, взрывчатку, изготовляли часовой механизм, корпус.
Каждый раз, подъезжая к месту, где удалось обнаружить бомбу, Юрий Шаранин старался представить себе, какой класс, конструкцию и заряд она имеет. До встречи с бомбой он не обращал никакого внимания на обстановку вокруг точки ее падения. Если бы у него спросили, были ли вокруг деревья, поля или дома, было ли пасмурным небо или ярко сияло солнце, он, пожалуй, не смог бы ответить. Зато после работы, после всего, что называется прозаическим словом «обезвреживание», его зрительная и слуховая память способны были восстановить всю окружающую обстановку до мельчайших подробностей. Он мог вспомнить трещину на стене соседнего дома, которому бомба угрожала. Цвет земли, которую бомба могла поднять высоко в небо. Голоса, которые бомба могла оборвать навсегда…