Они прибыли на место. Стояла глубокая осень. Им показали примерное место падения авиационной бомбы. Начались поиски… Вокруг были высокие светлые дома… Бульдозер снял первый слой грунта. Второй.
— Что нам нужно заметить в земле? — спросил лейтенант Юрий Шаранин новичка, комсомольца Володю Белоуса.
— Черный круг, — ответил Володя, которому предстояло впервые познакомиться с реальным предметом, дошедшим из военных лет до наших дней. Молодой солдат до этого видел войну лишь на экране кинотеатров, да еще много слышал о ней в воспоминаниях отца, военного связиста.
— Правильно, — одобрил Шаранин. — По черному кругу мы найдем, где она вошла в землю.
Бульдозер снял еще один слой. Второй новобранец, подопечный Шаранина Алексей Попов, во все глаза смотрел на нож бульдозера.
— Вот оно, то, что нам надо было увидеть, — спокойно и буднично произнес Шаранин. — Вон круг. Теперь — за лопаты.
Они добрались до нее не скоро. Молодые солдаты следили за каждым движением командира. И командир это, конечно, чувствовал и понимал, что здесь, во время настоящей, опасной работы, его слово, жест, интонации, взгляд значат для новичка во много раз больше, чем спокойный урок в комнате, где проходят занятия.
Когда бомба была открыта, Юрий присел у ее тела со свежей, совершенно не покоробившейся за тридцать лет краской и сказал: «Теперь мы заглянем в ее сердце».
Это значило, что сейчас им предстоит определить систему взрывного механизма. И молодые солдаты склонились над бомбой тоже. Они смотрели на нее и не совсем ясно представляли себе, из какой дали дошла она до наших дней. Но их отцов одна лишь эта застрявшая в земле «акула» способна была опалить живыми воспоминаниями военного времени…
В мирном году в жилом массиве Москвы склонились над бомбой три человека, отцы которых шли с оружием в руках сквозь пламя Великой Отечественной. Николай Дмитриевич Шаранин погиб под Ленинградом…. Александр Петрович Белоус закончил войну в Чехословакии… Андрей Иванович Попов освобождал Прагу, Варшаву, Берлин… Три воина — сыновья воинов — склонились над бомбой — смертельной памятью войны. А вокруг простиралась до горизонта Москва — новые кварталы, новые районы…
…Они очищали ее саперными лопатками, руками, звон в висках постепенно проходил, работали спокойно, и только стук собственных сердец, как и у многоопытного Шаранина, наплывал откуда-то издалека и вдаль уходил снова. Военный пиротехник по-настоящему рождается только в прямом соприкосновении с холодным телом бомбы.
…По шоссе, где было на время перекрыто движение, прошла машина, в кузове которой лежала бомба. Машина уходила все дальше и дальше от шумной Москвы, Шаранин теребил ремешок часов и думал о дочери — как он снова ей будет рассказывать веселые истории о себе и своих взрослых друзьях и как трудно ему будет снова избегать ненавистного слова «бомба», ушедшего из лексикона людей так много лет назад… Володя Белоус тоже молчал и думал о том, как несерьезны и даже наивны были их недавние споры в школе о месте для подвига в жизни человека в наши спокойные, ясные дни, и украдкой поглядывал на Шаранина — вот кому надо бы тогда перед их классом выступить или хотя бы показаться… Алеша Попов представлял, как он сдержанно, по-мужски напишет сегодня в письме отцу и матери: «У меня все в порядке. Был на первом боевом задании…»
Я получил много писем от москвичей. И почти в каждом — такая мысль: «Чем дальше от нас отстоит война, тем больше должна быть наша благодарность этим людям…»
…Я живу в Москве и знаю все памятники тем, кто защищал Москву… Но, может быть, когда-нибудь на одной из московских улиц поднимется и памятник Неизвестному военному пиротехнику — об этом тоже пишут авторы писем. Памятник простой: пиротехник в пилотке, с осунувшимся лицом, с руками в глине, у мертвого тела обезвреженной им авиационной бомбы… Памятник за его мужество, его смелость и волю. За то, что он дольше всех находился на войне.