В сорок четвертом году я возвратился в действующую армию — в тринадцатую танковую армию. С танкистами прошел по территории Белоруссии, принимал участие в освобождении узников из концлагерей Освенцим и Дорох. Воевал под Кенигсбергом.
Командир нашего танкового полка Орлов взял меня к себе и усыновил.
Когда кончилась война, я был под Берлином… Помню, мы все стреляли в воздух, чтобы не осталось ни одного патрона…
Я остался в Германии с воинской частью. Ходил в школу в городе Грисвальде, который был сдан нашим войскам без боя. При мне здесь создавались первые пионерские отряды Германской Демократической Республики. А я вспоминал, как сам был принят в пионеры.
…Только что взорвали железнодорожный мост. В этой операции я тоже принимал участие. И вот после выполнения задания командир командует: «Отряд, стройся!» Подходит ко мне, жмет руку, все смотрят на меня и на него и видят, что у него в левой руке красная лента. Он подносит ее к моей шапке и прикрепляет. «Теперь, — говорит, — ты пионер. Мы, солдаты, тебя приняли в пионеры. А это твой галстук». Так меня принимали в пионеры — перед всем отрядом, рядом со взорванным мостом.
…Мы сидели в Голубом зале редакции и в течение нескольких часов слушали то, о чем рассказывали бывшие сыновья полков.
Они не просто делились воспоминаниями. Они размышляли над своими нелегкими военными биографиями, вслух думали о людях, которые помогли им выжить, понять главные ценности жизни, почувствовать настоящее товарищество, доброту, искренность, веру. Они с благодарностью говорили о тех, кто уберег их детские сердца от ожесточения в военном аду, где даже взрослому трудно было от этого защититься, находясь среди огня, металла, смертей.
…Они говорили о солдатах, защищавших с оружием в руках не только их жизнь, но и их трудное детство. Они высказывали свое отношение к главной нашей заботе — воспитанию новой пионерской смены.
Воспоминания сыновей полков приблизили к нам далекое время и далекие события, и в том далеком времени мы увидели пионера, выполнявшего свой главный пионерский долг. В их рассказах была главная мысль: готовность к подвигу формируется с детства. Дети, видевшие мужество взрослых, дети, находящиеся рядом со взрослыми, идущими на подвиг во имя самих детей, будущего, во имя народа и Родины, получали заряд огромной нравственной силы. Его хватит на всю долгую взрослую жизнь… И должно хватить на тех, кто сегодня носит на груди пионерский галстук.
Сегодня в людях, которые стоят у заводских станков, и ведут самолеты, и сеют хлеб, трудно узнать тонких, узкоплечих подростков, месивших грязь военных дорог вместе со взрослыми солдатами, взрывавших мосты вместе со взрослыми солдатами, ходивших в атаку вместе со взрослыми солдатами. Но это все-таки они, пионеры военных лет, маленькие солдаты великой войны, делятся с нами сегодня тем, что помогает и детям, и взрослым крепко стоять на земле.
Память о войне нам нужна для того, чтобы нас не застали врасплох. Нам нужны встречи и воспоминания, которые эту память постоянно питают. Память объединяет подвиг отцов и нашу готовность к подвигу — в любую секунду, любой миг. Вот ради этого и откладывают на время свои ежедневные дела бывшие маленькие солдаты великой войны и седые ветераны…
И еще. Каждый раз, когда герои войны приходят в «Комсомольскую правду» и встречаются в Голубом зале, чтобы поделиться с молодежью воспоминаниями и мыслями о подвиге и готовности к нему, мы видим: в зале светло и мирно. Но на одной стене всегда висит огромный снимок матери, стоящей на коленях перед прозрачным, как воздух, Вечным огнем. За широкими окнами зала, где сидят герои прошедшей войны, — ясная и мирная Москва. А в пяти метрах от входа в зал, в телетайпной комнате постоянно передаются военные сводки с Ближнего Востока…
ФЛАГ
Прошло минут восемь, и они увидели Марченко снова. Он был на самом верху здания: маленькая фигурка, в руках знамя. Он укрепил знамя, ветер расправил холодное пламя над Львовом, с этой секунды над городом появился знак освобождения и победы.
Мы подошли к танку и остановились. Танк стоял посередине улицы. Она вела вверх, к холму Славы. Сурков закурил.
— Вот это и есть он, — сказал Сурков, — наш танк.
Мы стояли под самым дулом. Небо было серым, как зола. Сурков посмотрел вверх, на зеленые бока машины. Когда-то он был механиком-водителем этого танка. Он был единственным членом экипажа, которому суждено было стоять сегодня у тихого танка, танка, на котором они первыми вошли в город, в котором погибли все его друзья, танка, который поднялся теперь на пьедестале над городом, деревьями и машинами.