Вот почему, несмотря на все, что мне наговорил посланец почтовой конторы, я еще раз переменил способ передвижения и после торопливой и суматошной езды тешил теперь свою фантазию мыслями о муле и о том, как я прокачусь по богатым равнинам Лангедока на его спине, пустив его самым медленным шагом.
Нет ничего приятнее для путешественника — — и ничего ужаснее для описывающих путешествие, нежели обширная богатая равнина, особенно когда не видно на ней ни больших рек, ни мостов, ничего, кроме однообразной картины изобилия; ведь сказав вам однажды, что она восхитительна! или очаровательна! (как придется) — что почва здесь плодоносна, а природа расточает все свои дары и т. д., они не знают, что им дальше делать с обширной равниной, которая осталась у них на руках — и годится разве только для того, чтобы привести их в какой-нибудь город, тоже, может быть, ни для чего больше не годный, как только вывести их на соседнюю равнину и так далее.
— Ужасное занятие! Судите сами, лучше ли мне удалось справиться с моими равнинами.
Глава XLIII
Не сделал я и двух с половиной лье, как мужчина с ружьем начал осматривать его замок.
Целых три раза я ужасно замешкивался, отставая каждый раз, по крайней мере, на полмили. Один раз по случаю глубокомысленного разговора с мастером, изготовлявшим барабаны для ярмарок в Бокере и Тарасконе, — механики его я так и не постиг. — — Другой раз я, собственно, даже не задержался — — ибо, встретив двух францисканцев, больше меня дороживших временем и неспособных сразу разобрать, что мне, собственно, надо, — — я повернул назад и поехал вместе с ними. — —
В третий раз меня задержала торговая операция с одной кумушкой, продавшей мне корзинку прованских фиг за четыре су. Сделка была бы заключена тотчас же, если бы ее не осложнило в последнюю минуту одно щекотливое обстоятельство. Когда за фиги было уже заплачено, то обнаружилось, что на дне корзины лежат две дюжины яиц, покрытых виноградными листьями. — Так как у меня не было намерения покупать яйца, то я на них и не притязал; что же касается до занятого ими в корзине места — то это не имело значения. Я получил достаточно фиг за мои деньги. — —
— Но я имел намерение завладеть корзинкой, а кумушка имела намерение удержать ее, ибо без корзинки она не знала, что делать с яйцами. — — Впрочем, и я, не располагая корзинкой, не знал, что делать с фигами, которые уже перезрели и большею частью потрескались. На этой почве между нами произошел коротенький спор, закончившийся рядом соображений о том, что нам обоим делать. — — —
— Как мы распорядились нашими яйцами и фигами, ни вам, ни самому черту, если бы его тут не было (а я твердо уверен, что он при этом был), ввек не составить сколько-нибудь правдоподобной догадки. Все это вы прочитаете — — — не в нынешнем году, потому что я спешу перейти к истории любовных похождений дяди Тоби, — — все это вы прочитаете в сборнике историй, выросших из моего путешествия по Лангедокской равнине и названных мною по этой причине моими
Насколько перо мое утомилось, подобно перьям других путешественников, в этих странствиях по столь однообразной дороге, пусть судят сами читатели, — а только впечатления от них, все разом затрепетавшие в эту минуту, говорят мне, что они составляют самую плодотворную и деятельную эпоху в моей жизни. В самом деле, так как я не уговаривался относительно времени с моим вооруженным спутником — то, останавливаясь и заговаривая с каждым встречным, если он не скакал во всю прыть, — догоняя всякого, кто ехал впереди, — поджидая тех, кто был позади, — окликая прохожих на перекрестках, — останавливая всякого рода нищих, странников, скрипачей, монахов, — расхваливая ножки каждой женщины, сидевшей на тутовом дереве, и вовлекая ее в разговор с помощью щепотки табаку, — — словом, хватаясь за каждую рукоятку, все равно какой величины и формы, которую случай предлагал мне во время этого путешествия, — я превратил свою равнину в город — я всегда находился в обществе, и притом обществе разнообразном; а так как мул мой был столько же общителен, как и я, и всегда находил, что сказать каждому встречному животному, — то я глубоко убежден, что, расхаживай мы целый месяц взад и вперед по Пель-Мель или Сент-Джемс-стрит[403], мы бы не встретили столько приключений — и нам не представилось бы столько случаев наблюдать человеческую природу.
О, здесь царит та живая непринужденность, что мигом расправляет все складки на одежде лангедокцев! — Что бы под ней ни таили люди, а все у них удивительно смахивает на невинную простоту той золотой поры, которую воспевают поэты. — Мне хочется создать себе иллюзию и поверить, что это так.
Это случилось по дороге из Нима в Люнель, где лучшее во всей Франции мускатное вино, которое, к слову сказать, принадлежит почтенным каноникам Монпелье, — и срам тому, кто, напившись за их столом, отказывает им в капле вина.
— — Солнце закатилось — работа кончилась; деревенские красавицы заплели наново свои косы, а парни готовились к танцу. — — Мой мул остановился как вкопанный. — — Это флейта и тамбурин, — сказал я. — — — Я до смерти перепугался, — сказал он. — — — Они собираются повеселиться, — сказал я, — пришпоривая его. — — Клянусь святым Богаром и всеми святыми, оставшимися за дверями чистилища, — сказал он (принимая то же решение, что и мулы аббатисы Андуйетской), — я не сделаю и шагу дальше. — — — Превосходно, сэр, — сказал я, — я поставил себе за правило не вступать в спор ни с кем из вашей породы. — С этими словами я соскочил с него и — — швырнув один сапог в канаву направо, другой — в канаву налево, — Пойду потанцевать, — сказал я, — — а ты стой здесь.
Одна загорелая дочь Труда отделилась от группы и пошла мне навстречу, когда я приблизился; ее темно-каштановые волосы, почти совсем черные, были скреплены узлом, кроме одной непослушной пряди.
— Нам не хватает кавалера, — сказала она, — протягивая вперед руки и как бы предлагая их взять. — — Кавалер у вас будет, — сказал я, — беря протянутые руки.
Ах, Нанетта, если бы тебя разодеть, как герцогиню!
— — Но эта проклятая прореха на твоей юбке!
Нанетта о ней не беспокоилась.
— У нас ничего бы не вышло без вас, — сказала она, — выпуская с врожденной учтивостью одну мою руку и ведя меня за другую.
Хромой подросток, которого Аполлон наградил свирелью и который но собственному почину прибавил к ней тамбурин, присев на пригорок, сыграл мелодичную прелюдию. — —
— Подвяжите мне поскорее этот локон, — сказала Нанетта, сунув мне в руку шнурочек. — — Я сразу позабыл, что я иностранец. — Узел распустился, вся коса упала. — — Мы точно семь лет были знакомы.
402.