– Прокопов, – строго оборвал его лейтенант, – не болтай.
– А чего я такого сказал? – Прокопов бросил лопату и сел за руль.
Машина тронулась, продвинулась немного вперед и снова засела в грязи. Нюра пошла дальше. Она прошла немного по дороге, потом забрала вправо и низом, низом вдоль речки кинулась назад к Красному.
Чонкин спал так крепко, что разбудить его удалось не сразу. Пришлось даже плеснуть в лицо холодной воды. Нюра рассказала о людях, застрявших на дороге, о разговоре насчет дезертира.
– Ну и пущай ловят своего дезертира, – мотал сонной головой и не мог ничего понять Чонкин. – Я–то здесь при чем?
– О господи! – всплеснула руками Нюра. – Да неужто ты не можешь понять? Дезертир–то кто? Ты.
– Я дезертир? – удивился Чонкин.
– Я, что ли?
Чонкин спустил ноги с кровати.
– Чтой–то ты не то, Нюрка, болтаешь, – недовольно сказал он. – Какой же я тебе дезертир, сама подумай. Меня сюда поставили охранять эроплан. Сколь я ни обращался в часть, никто меня не сымает. Сам я покинуть пост не могу, не положено по уставу. Как же я могу быть дезертиром?
Нюра стала плакать и умолять Чонкина принять какие–то срочные меры, потому что им все равно ничего не докажешь.
Чонкин подумал и решительно встряхнул головой.
– Нет, Нюрка, прятаться мне негоже, потому что я свой пост оставлять не имею права. И снять меня не может никто, окромя разводящего, начальника караула, дежурного по части или… – Чонкин подумал, какое еще ответственное лицо может снять его с поста, и решил, что после дежурного по части он может подчиниться не ниже чем генералу, – или генерала, – заключил он. И стал одеваться.
– И чего ж ты будешь делать? – спросила Нюра.
– А что мне делать? – пожал он плечом. – Пойду стану на пост, и пущай попробует кто подойти.
На дворе по–прежнему шел дождь, поэтому Чонкин надел шинель, а поверх нее натянул ремень с подсумками.
– Стрелять в их будешь? – с испугом спросила Нюра.
– Не тронут – не буду, – пообещал Чонкин. – А если уж тронут, пущай не обижаются.
Нюра кинулась к Ивану, обхватила его шею руками, заплакала.
– Ваня, – попросила она, давясь слезами. – Прошу тебя, не противься им. Убьют.
Чонкин провел рукой по ее волосам. Они были мокрые.
– Что делать, Нюрка, – вздохнул он. – Я ж часовой. Давай на всякий случай простимся.
Они поцеловались три раза, и Нюра, хотя и не умела этого делать, перекрестила его.
Чонкин перекинул винтовку через плечо, нахлобучил пилотку и вышел на улицу. Дождь как будто бы утихал, и где–то за Ново–Клюквином засветилась неяркая радуга.
С трудом выдирая ноги из липкой грязи, Иван прошел к самолету, чувствуя, как в худой правый ботинок сразу же просочилась вода. Дождь шуршал, как пшено, по тугой обшивке крыльев, тяжелые капли дрожали на промасленном брезенте чехла. Чонкин забрался на правую нижнюю плоскость, а верхняя укрывала его от дождя. Сидеть было не очень удобно, потому что плоскость была покатой и скользкой. Зато обзор был хороший, и Чонкин держал в поле зрения обе дороги – верхнюю и ту, что шла вдоль берега Тёпы.
Прошел час, никто не появлялся. Прошло еще полчаса, Нюра принесла завтрак – картошку с молоком. Тут кончился дождь и выглянуло солнышко. Оно отразилось в лужах и засверкало яркими блестками в каждой капле. То ли от солнца, то ли от завтрака, то ли от того и другого вместе у Чонкина улучшилось настроение и прошло ощущение близкой опасности. И стал он даже немножко подремывать.
– Эй, армеец!
Чонкин вздрогнул и вцепился в винтовку. У забора стоял Плечевой. Он стоял босиком, и обе штанины его были подвернуты почти до колен. Через плечо перекинут был бредень.
– Ищу напарника с бредешком походить, – объяснил он, с любопытством поглядывая на Чонкина.
– Отойди, – сказал Чонкин и отвернулся. Но одним глазом приглядывал все–таки за Плечевым.
– Да ты что? – удивился Плечевой. – Обиделся на меня? Если ты насчет того, что я про Борьку рассказывал, так это ты зря. Я сам не видел, может, она с ним и не живет. – Плечевой повесил бредень на забор, нагнулся и просунул ногу между жердями. Он собирался просунуть уже и вторую, но Чонкин соскочил с плоскости.
– Эй, эй, не лезь! Застрелю! – закричал он и направил винтовку на Плечевого.
Плечевой попятился назад, поспешно стащил бредень с забора.
– Чокнутый ты, паря, ей–богу, – проворчал он и направился к реке.