— Шведы! — крикнул кто-то.
— Смирно! — скомандовал тотчас же сержант из кадетов.— По местам! Ждать команды!
На Купеческой стенке воцарилась мертвая тишина. Наводчики стали к пушкам. Дымившиеся фитили были приготовлены к запалке. Вася замер, готовясь подавать к месту картузы с порохом. Ему казалось это дело самым важным из всех, что совершались сейчас на земле.
Однако артиллерийский офицер, командовавший батареей, расположенной на Купеческой стенке, был совершенно спокоен и не торопился открывать огонь. Между тем общее напряжение все усиливалось.
— Чего ждет? Чего он ждет? — слышался взволнованный шепот наиболее нетерпеливых.
— Не горячиться! — успокаивал сержант. — А может, это наш корабль? Если было бы иначе, на сторожевых галерах зажгли бы фальшфейеры. Да и батареи в заливе не молчали бы.
Прождали еще полчаса, и напряженное настроение постепенно стало спадать. У пушечных лафетов послышались шутки и смех. Дыбин вдруг ударил кулаком по лафету и подошел к Васе стремительным шагом.
— Хлестаться! — сказал он громко, чтобы слышали все. —
Желаю хлестаться сейчас, раз шведов нет! Ты слово свое не берешь обратно, Головнин?
Это было так неожиданно, что Вася даже отступил на шаг и оглянулся.
Он увидел сержанта, глядевшего на него с любопытством и, как ему показалось, с сожалением. Подошел Чекин и с ним другие кадеты. Все стали в круг. Но в их кругу Вася не увидел смуглого мальчика с теплым взглядом черных глаз. Он мирно спал сейчас в спальне младшего класса, вдали от Купеческой стенки. И Васе никто в темноте не пожал руки.
— Не тронь его, Евстрат, — сказал Чекин. — Он зейман. Его еще ни разу не драли унтера. Разве он сможет хлестаться, да еще с тобой? Его стошнит от страха.
— Отстань! — зло оборвал Дыбин своего друга. — Он сам ответит, стошнит его или не стошнит.
— Я буду биться, — сказал Вася тихо, но так твердо, как сам не ожидал от себя. — Слово свое держу и помню. Ждал только твоего.
— Я его сказал, — уже одобрительно заметил Дыбин. — Но драться будем не по-бабьи. Мой девиз — «Отвага». А твой? — спросил он Васю, не допуская мысли, чтобы даже на кулачках можно было драться без девиза.
Таковы были дуэльные правила кадетской семьи, где каждый мог считать себя рыцарем.
— Есть девиз и у меня, — сказал Вася: — «За правых провидение».
— Такого не слышал еще. Девиз хорош. Посмотрим, как он тебе поможет. Я вяжу, не бабы мы с тобой. И драться будем у самой стенки. Бросим жребий, кому стоять к воде спиной, кому лицом. Побежденный будет купаться.
— А если утонет? — спросил Чекин, имевший трезвый ум, который, как он сам утверждал, умножался у него после каждой порки.
— У нас нет таких, чтобы шли на дно сразу, — с гордостью заметил кто-то из сидевших у лафета. — И Головнин добро плавает и Дыбин. Кидайте жребий.
— Жеребьевать! Жеребьевать! — послышались голоса у пушки.— Чекин, тебе метать!
— Чекин достал из кармана несколько медных монет и зажал их в кулаке.
— Чет-нечет! — крикнул он. — Кто не угадает, тот у стенки.
— Чет! — быстро сказал Вася. — Нечет! — крикнул Дыбин.
Вася угадал, и это показалось ему хорошим предзнаменованием. Оба противника подошли к сержанту из гардемаринов, стоявшему за старшего у пушки, и попросили разрешения схлестнуться.
— Вот черти, что выдумали! — улыбнулся сержант. — Попадет мне за вас.
Но так как и он уважал отвагу, как уважали ее в корпусе все, то в конце концов сказал:
— Деритесь, петухи, чорт с вами! — и приказал на всякий случай приготовить конец подлинней.
Дыбин снял мундир, шляпу и бросил их на руки Чекину. Потом спокойным и медленным шагом отошел и стал у самого края стенки, где глубоко внизу слышались тихие всплески воды. Вася тоже снял шляпу и мундир и встал напротив. Дыбин был шире в плечах, сильнее Васи и почти на полголовы выше его. Но не это волновало Васю.
Никогда потом не мог он простить себе, что думал в эту минуту не о том, как победить противника, и смотрел не на Дыбина, а на море, которое, лениво поблескивая, чуть шевелилось где-то внизу, у стенки. «Далеко ли до воды будет падать?» — подумал Вася. И в ту же минуту получил удар кулаком, от которого у него на мгновение потемнело в глазах. Теперь перед ним уже было не море, а сильный противник. Удары Дыбина были всегда метки, он был ловок и подвижен, даже более подвижен, чем Вася мог предполагать.
Вокруг уже слышался смех. Два раза Вася отбил удары противника локтем, в третий раз сам попал ему кулаком в висок. Но удар был слишком слаб — в нем нехватало весу.
Страшное упрямство вдруг овладело Васей. Он отбежал в сторону, быстро обернулся и всем своим маленьким, но коренастым, крепко сбитым телом бросился на Дыбина с одним желанием скинуть его со стены. Дыбин увернулся. А тело Васи продолжало двигаться, и он даже не мог уловить мгновения, когда же кончилась под его ногами стена и началась та искрящаяся от луны глубина, куда он так стремительно падал.
Он успел только перевернуться в воздухе и вытянул руки, которые первые коснулись воды, и море приняло его. Это было вовсе не страшно. Он даже открыл под водою глаза, и ему показалось, что видит сваю, мимо которой проходило его тело, потом почувствовал боль в руке. Должно быть, он ушиб ее в воде. Она плохо двигалась. Тогда он толкнул воду ногой, раздвинул ее плечами и поплыл вверх, чтобы набрать воздуху. И снова он увидел ночное небо над головой и высокую стену, с которой только что упал.
На стене кричали кадеты и ругался сержант.
— Жив, Головнин?
— Жив, — прохрипел Вася, едва держась на воде, — только руку зашиб больно.
Должно быть, в хриплом голосе его невольно прозвучал страх, потому что на стенке все замолчали. Сержант тревожно крикнул вниз:
— Держись, Головнин, сейчас цепь спустим.
— Держусь, — слабеющим голосом ответил Вася.
Но держался он уже плохо. Огребаясь только одной рукой, он все чаще погружался в воду, совсем уже глухо, точно сквозь вату, слышал, как по каменной стенке медленно, рывками, ползет тяжелая цепь, и время, казалось ему, тянулось столь же медленно, как эта цепь.
Когда он почти уже потерял надежду на спасение, чье-то тело мелькнуло в воздухе и с глухим плеском врезалось в воду рядом с Васей.
Вася не видел этого: он снова погрузился в море, лишившись последних сил. Но Дыбин нырнул под него, принял его на свою спину и вместе с ним, тяжело огребаясь, выплыл наверх и держался на воде до тех пор, пока тяжелая якорная цепь не была спущена в воду. Потом помог Васе подняться на стенку, где обоих радостно встретили кадеты.
Корпусный офицер, позднее всех явившийся на этот шум, спокойно посмотрел на вымокших противников и сказал;
— По закону надо бы вас строго наказать доброй поркой и карцером. Но за молодечество и выручку товарища в беде прощаю. Марш по местам!
Дыбин и Вася отошли к своей пушке и стали рядом. Вася тронул Дыбина за плечо и сказал:
— Я много теперь должен тебе, Дыбин. Если бы не ты, я захлебнулся бы. Благодарствуй.
— Ладно, — отвечал Дыбин и вдруг спросил: — Будешь дружить со мной?
— Буду.
— Тогда давай руку!
И Дыбин, взяв руку Васи, крепко встряхнул ее, и впервые за все их знакомство Вася увидел в глазах Дыбина не дерзость и не жестокий огонь, а улыбку, мягкую и добрую, как у девушки.
Он удивился этому. Странен был этот юноша, который так неожиданно и таким необыкновенным образом стал его другом, в то время как другой друг, за которого Вася сражался с ним в эту ночь, спал крепким сном в сумрачном Итальянском дворце.
Над морем поднялось солнце, раздвинув дали, и резвый морской бриз, поднявшийся вместе с солнцем, расправил паруса неизвестного корабля, показавшего ночью верхушки своих мачт, наполнил живой силой его снасти, и корабль подошел к Кронштадту и пришвартовался к той самой Купеческой стенке, с которой несколько часов назад молодые моряки готовы были обстрелять его из пушек.