В бассейне рек Тумнина и Хуту диких пчел нет. Зато ос и шмелей очень много. Эти последние встречаются и на хребте Сихотэ-Алинь. На Анюе дикие пчелы есть, но только в нижнем его течении, то есть там, где растут липа и кормовые травы, дающие им возможность кормиться и собирать мед и воск с растений.
В заключение остается сказать несколько слов о пресмыкающихся и гадах. По сведениям от орочей, ни змей, ни лягушек, ни ящериц в нижней части Анюя нет. Их вообще мало и в верхнем его течении. Действительно, за все время пути нам удалось увидеть и поймать только два экземпляра уссурийских черных ужей и одну гадюку. На всем пути до моря после перевала нигде земноводных и пресмыкающихся мы уже не встречали [121].
VIII
Река Анюй течет по широкой, продольной тектонической долине и только дважды на пути своем образует пороги с очень крутым падением тальвега. Здесь она на пути своем размыла горные кряжи вкрест их простирания и, стесненная скалами с обеих сторон, проложила себе узкие ворота, пройти которые на лодках в ту или другую сторону очень затруднительно. Верхняя часть Анюя, а равно и приток ее Гобилли текут вдоль хребта Сихотэ-Алинь друг другу навстречу. Казалось бы, что эти долины должны быть в таком случае продольными, но бесчисленное множество порогов, извилистое течение реки, размытые горные кряжи с той и другой стороны говорят за то, что долина эта слагается из ряда поперечных долин, размытых в свою очередь, в местах, наиболее слабых. Пока мы шли по реке Анюй, где горы далеко отходят в сторону, приходилось внимание свое сосредоточивать исключительно на галечниковых аллювиальных отложениях. Здесь на всем протяжении до горы Обо-Ханконн попадаются во множестве окатанные водой куски красно-бурого базальта, темного кварцевого песчаника и зеленокаменной породы, среди них немало и вулканических туфов. Дальше базальты становятся реже и их место занимают серые граниты. Хребет Сихотэ-Алинь имеет здесь направление строго широтное и только около реки Дынми (приток Анюя по течению значительно выше Гобилли) направление хребта склоняется к югу. Перевал с реки Дзагза Вира (приток Гобилли) в бассейн реки Тумнина (река Наргами) — низкая глубокая седловина вышиной 940 метров над уровнем моря, принимая во внимание поправку на температуру воздуха и инструмента. Географическое положение этого перевала 48°55,2' северной широты и 138°18,5' восточной долготы от Гринвича. К западу от седловины хребет понижается, только одинокие плоские вершины подымаются до высоты 910 метров. К востоку хребет сразу сильно повышается. Верхние покровы его — глинистые сланцы, сильно окрашенные бурым железняком. Наивысшая точка хребта во всем этом районе — резко выделяющийся пик, который экспедиция окрестила именем графа Муравьева-Амурского. Абсолютная высота «пика» 1340 метров. Местами хребет расширяется в виде больших, пологих плато, местами понижается и суживается в виде тонкого ребра. Западные склоны его везде значительно круче восточных. Многих трудов стоило нам добраться до упомянутого «пика». Но за труды эти мы были вполне вознаграждены великолепным видом, открывшимся перед нами. Дальние горы тонули в синевато-молочной мгле. Некоторые вершины их были очень высоки, и низко идущие тучи обходили их с той и другой стороны. Казалось, будто это все когда-то кипело, волновалось и, вдруг, как бы по мановению какой-то высшей силы, сразу замерло, окаменело, застыло, да так и осталось на веки вечные…
Был конец июля месяца. Все было в зелени. Температура воздуха была 21 °C. Целый день мы были без воды, жажда мучила нас. У подножия «пика» на высоте 100 метров мы стали разбирать камни в надежде найти воду. Где-то глубоко под землей журчал ручей. Разбросав камни не более как на один аршин глубины, мы натолкнулись на лед. В виде небольших (вершка в 1,5–2) сталактитов лед держался на камнях. Этим объясняется очень низкая температура воды всех горных речек, и в особенности в их истоках. Из ряда многих наблюдении, средняя температура воды горных ручьев колеблется от 2, 5 до 3,1° по Цельсию. Чем ниже, тем температура воды подымается, и близ устья она подымается до предела 13,1-15° по Цельсию. Я не думаю, чтобы это была вечная мерзлота почвы. Это просто особая форма мерзлой почвы, поддерживаемая вообще довольно низкой температурой хвойных лесов: мхи и обилие задерживаемой ими влаги не дают возможности проникнуть ниже их в камни теплому летнему воздуху, а солнечные лучи не в силах преодолеть густые заросли ельника и пихты.
IX
Еще накануне наш ороч-проводник стал жаловаться на ноги и настойчиво просить, чтобы его отпустили обратно. Дальше с нами итти он не хотел, говорил, что боится, что здесь он не бывал, места не знает и т. д. 30 июля мы покончили обследование ближайшей части хребта Сихотэ-Алинь и на другой день тронулись в путь. Наш проводник окончательно забастовал и решил уйти, хотя бы даже без денег.
Нечего делать — пришлось его рассчитать и итти дальше самостоятельно. С утра небо хмурилось и предвещало непогоду. Действительно, как только мы снялись с бивака, пошел дождь. Несмотря на это, у всех на душе было хорошо. Сознание, что мы перевалили хребет и теперь спускаемся по воде, текущей к морю, радовало всех. Радость была преждевременной. В сущности, теперь-то для нас и наступила самая страшная пора, — самая тяжелая и опасная часть пути. Все будет зависеть от того, когда мы увидим первых орочей-охотников. Каждый это понимал, и тем не менее все шли весело и с надеждой на благополучное окончание путешествия. Между тем дождь все усиливался и к полудню превратился в настоящий ливень. Производить съемку становилось все труднее и труднее. Чтобы защитить от дождя планшет, приходилось чаще останавливаться, прикрываться берестой и таким образом работать. Но скоро и это стало невозможным. Вода потекла с намокших рукавов, стала капать с фуражки и заливала бумагу. Пришлось остановиться. Было страшно холодно, люди промокли до костей и очень озябли. Никто не сидел сложа руки. Все дружно принялись устраиваться на ночь, носить дрова и ставить палатку. И было пора. От холода до того окоченели руки и ноги, что с трудом можно было разжать пальцы и снять обувь. Только тот, кому знакома таежная жизнь, может понять, какое удовольствие во время непогоды доставляет путнику палатка, хороший огонь и сухая одежда. И правы орочи, говоря: «хороший огонь — лучший праздник!» Пока грелся чай на огне, я по обыкновению вел свои путевые заметки.
Спуск с хребта Сихотэ-Алинь, сначала пологий, становился все круче и круче. Река Паргами, по которой мы спускались, — горный ручей в полном смысле этого слова. Долина реки — узкая расщелина, с очень крутым падением тальвега. Русло Паргами сплошь завалено буреломом и огромными глыбами камней. Вода с шумом стремится книзу, перескакивает с камня на камень, сочится под мхом, образует местами настоящие водопады и пенится, и бурлит там, где скопилось много бурелому. Спускаться с кручи в такую погоду довольно рискованно. Нога скользит, срывая мох и оголяя камни. Приходится держаться за деревья и острые выступы камней. Эти последние часто сами держатся очень непрочно и от малейшего толчка скатываются книзу. Вся обстановка имеет какой-то фантастический, декоративный характер, свойственный только девственной, дикой тайге, не тронутой еще рукой человека.