А. Т. Болотов
Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков
Т. 3: 1771–1795
Часть пятнадцатая
ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ
МОЕЙ ПЕРВОЙ
ДЕРЕВЕНСКОЙ ЖИЗНИ
ПО ОТСТАВКЕ ВООБЩЕ,
А В ОСОБЕННОСТИ
О БЫВШИХ
ПРОИСШЕСТВИЯХ
В НЕСЧАСТНОЕ ВРЕМЯ
МОРОВОГО ПОВЕТРИЯ
Сочинена 1807 года,
а переписана 1809 года,
в Дворянинове
БЕДСТВИЯ В МОСКВЕ
ПИСЬМО 151–е
Любезный приятель! Ну, мой друг! Теперь дошел я до того несчастного времени, в которое не только мы, но почти все отечество наше поражено было неизреченным смущением, горестью и печалью.
Я упоминал вам в моих прежних письмах, что пагубный подарок Оттоманской Порты, который до того известен нам был под именем моровой язвы, а тогда впервые чумою начал называться, внедрился более нежели за год в южные пределы нашего отечества и свирепствовал уже давно и довольно сильно в Киеве и в других пограничных местах к Молдавии, из которой зло переселилось к нам и где подвержена была оному и вся воюющая тогда еще против турков наша армия и претерпевала от него очень много.
По неизбежному сообщению оной с Россией и по всегдашней езде оттуда и туда людей, не можно было никак не допустить того, чтоб не вкралась она и в наши пределы. Какие ни употребляемы были к тому предосторожности и сколько ни наделано было везде карантинов, но всеми ими ничего не сделано и, может быть, более оттого, что как бедствие сие было для нас совсем ново и очень давно в России небывалое, то и не знали еще, как с ним лучше обходиться и как предпринимать против него надлежащие меры. А самое сие распространило зло сие далее и допустило достигнуть ему до Москвы самой.
О сей упоминал уже я вам, что зло сие оказалось в ней еще в ноябре минувшего 1770 года, и как нигде не могло оно быть так бедственно и опасно, как в сем столичном великом городе, простирающем коммуникацию свою всюду и всюду и имеющем непосредственное сообщение со всеми краями государства, то удивительно ли, что в ней распространилось зло сие чрез несколько времени и по разным другим не только городам, но и селениям самым.
Поспешествовало весьма много к тому и то, что, по новости сего бедствия и неопытности еще совершенной, сначала менее оное уважали, сколько б надобно, и по неблаговременной политике далее оное утаеваемо было, нежели сколько б надлежало; а потому хотя и принимали некоторые меры к утушению сего зла и недопущению его распространиться, но меры сии были слишком еще слабы и далеко к тому недостаточны; а оттого и произошло, что зло сие, внедрившись однажды, не только не утихло, но час от часу в Москве увеличивалось более, как о том упоминал я, говоря о фабрике суконной, о которой носилась молва, что оная еще зимою вся вымерла.
Но как, несмотря на то, долгое время еще не был возбранен ни въезд в Москву, ни выезд из оной, а все, имеющие надобности в оной, во всю весну и лето невозбранно в нее езжали, и из ней не только они, но и все, коим только не хотелось быть в Москве, без всякой остановки из оной выезжали и всюду и всюду разъезжались, то натурально многие из сих разъезжавшихся, когда не сами выезжали уже заразившимися, так вывозили с собою многие вещи, зараженные этим ядом, и такие, от которых могли заражаться в уездах и в других местах и самые люди. И Москву не прежде вздумали запереть, как тогда, когда было уже слишком поздно и когда зло сие сделалось в Москве повсеместным и начало свирепствовать уже в полной мере; а когда яд сей развезен был всюду и всюду, тогда начали употреблять хотя уже и строгость и поделали множество везде застав и карантинов, но все то помогло уже мало.
Сия важная и непростительная проступка тогдашнего правительства нашего и произвела то, что все, живущие в деревнях и уездах, во всю сию весну и лето жили спустя рукава и до самого сентября месяца всего меньше о благовременном предпринимании всех нужных предосторожностей помышляли, а чрез самое то допустили внедриться сему злу от приходящих и приезжающих с Москвы и в селениях многих.
Все сие рассказываю я вам из собственной опытности, ибо и о самим себе могу сказать то же самое, что говорил теперь о других. До нас хотя и доходили от времени до времени слухи о увеличивающейся в Москве заразе, но как, по пословице говоря, рубили тогда еще не нашу тысячу, то и не было нам дальнего горя, и более потому, что почитали себя от Москвы слишком отдаленными, и, увидев, что зло си» не так–то скоро распространяется, как мы сначала себе воображали, думали, что к нам оно и вовсе не дойдет.
Далее полагали и не один раз говаривали мы, что ежели б зло сие и начало к нам приближаться, так успеть можно куда–нибудь и уехать далее; например, если нельзя будет в какую–нибудь из ближайших деревень, так хотя бив самую степную Козловскую или шадскую.