Не могу изобразить, как досадовал я тогда на старика попа нашего и проклинал ненасытную алчность к корысти сего негодного человека. Натурально должно было заключать, что похоронил он чумою умершую княжую племянницу не инако, как за великую плату. Итак, корыстолюбию своему жертвовал не только собственною своею жизнью, но и благом всего своего прихода; ибо через самое то язва могла всего скорее и удобнее распространиться по всем окружным селениям.
Я послал к нему тотчас сказать, чтоб он перестал бездельничать и умирающих чумою таскать к церкви и хоронить на погосте, как то и запрещено уже было и от начальства; и что, в случае, ежели не уймется, я донесу о том архиерею, и он за то пострадает.
Но поп и не подумал уважать сии угрозы, но продолжал и далее свое пагубное ремесло и, к превеликому удивлению, спасся от чумы, несмотря, что со многими чумными имел дело и не только внося в церковь, их отпевал, но и погребал лично.
Сие нас так настращало, что мы на праздник Покрова не осмелились ехать к обедне к своей церкви, боясь и близко быть к тому месту, где погребены были чумные; а не велели и людям своим никому ходить туда, а ездили к обедне уже в Ченцово. А на заставах своих велели наистрожайшим образом, чтоб курение было беспрерывное и чтоб все, входящие в деревню были наитщательнейшим образом окуриваны. А чрез день после того, с общего согласия, решились, подняв образа, обойтить с ними и со всеми жителями всю нашу деревню и помолиться хорошенько Богу о том, чтоб он нас помиловал и деревню нашу сохранил от заразы; что и учинили мы октября 3–го числа.
Происшествие сие было трогательное и чувствительное. За образами послано было несколько людей. По приближению же к селению встречены они были нами со всеми обоего пола жителями, от мала до велика, и все мы провожали их при обходе с ними вокруг всего нашего селения.
При конце ж обхода сего остановились мы на току гумна брата моего Михаила Матвеевича, на том почти месте, где оный и поныне у сына его, подле пруда. Тут молебствовали мы и по водосвятии приносили с коленопреклонением наитеплейшие моления наши ко всевышнему, и я не думаю, чтоб когда–нибудь маливались мы с таким искренним усердием, как в тогдашнее время.
По окончании сего и поставив образа в доме у брата, зазвал я всех к себе и угостил обедом, а потом проводили мы святые образа таким образом же из деревни.
Не успели мы сего священнодействия кончить, как на другой день, при случае поминок братина тестя, г. Стахеева, перетревожены мы были в прах известием, что чума окружила нас уже со всех почти сторон и в самой близости, а именно, что была она уже в Липецах, во Двориках, в Якшине, в Городне, в Злобине и на заводе Ведминском. Все сие услышали мы вдруг и одним разом, и я не в силах изобразить, как много устрашило нас сие известие.
Ужас проник все наши кости и устрашение было так велико, что не взмилися нам ни дом, ни все прочее, и мы, поговоря с семейством своим, положили, не долго думая, оставя все, ускакать в Алексинскую свою деревню, в сено Коростино, в которой стороне не было еще ничего и о чуме было еще не слышно.
Намерение сие было так твердо, что мы, в последующий за сим день, начали к отъезду своему туда действительно собираться и укладывать на воз; провизию и прочее, что нам взять о собою необходимо было нужно.
Но что ж воспоследовало? — Уже укладены были все повозки и уже положили мы на утрие, с светом, вдруг в сие путешествие и бегство пуститься и расстаться с своим домом; как вдруг, в тот же день ввечеру приезжает к нам из Коростина человек и сказывает, что там, у самих нас умер один старик скоропостижно, и что чума и в тамошних окрестностях неподалеку от нас оказывается, в особливости же, что оказалась она в Малахове, откуда к соседу моему, господину Колюбакину, ежедневно ходят люди на работу.
Известие сие поразило нас как громовым ударом. Мы все онемели оное услышав, стали в пень и не знали что делать и ехать ли туда уже, или не ездить, ибо боялись, чтоб бежавши от волка не попасть на медведя.
В сей нерешимости и недоумении собрались мы поутру в следующий день и, учинив общий совет, решились, возложить всю свою надежду и упование на Господа, остаться в своем доме и никуда не воспринимать бегства; ибо заключили, что от руки его не можем нигде скрыться и убежать, если ему угодно будет излить на нас гнев свой.
Не успели мы сего измерения воспринять и приказать выбирать опять все из повозок, как увидели идущего в нам неожидаемого гостя.
Был то неподалеку от нас живущий дворянин, господин Постельников, ехавший тогда из Каширы. Он привез ко мне от воеводы нашего бывшую у него книжку и еще пакет из Вольного Экономического Общества.