При таких многих и сряду друг за другом в короткое время случившихся происшествиях, не мог я тогдашнему периоду времени довольно надивиться и почитал оный в особливости примечания достойным.
Сперва случилось миротворение г. Ладыженского, там кончина и погребение родственника и соседа моего, потом межевые дела, там помянутое письмо и важное предложение; вместе с тем знакомство с г. Щербининым.
Но того было еще не довольно, но к тому присовокупилось еще, что в последующий за тем день, т.е. 9 марта, получил я, против всякого ожидания, от племянника моего родного из Пскова известие, что было для меня очень радостно; а 10–го числа ездил в Серпухов и при сем случае свел дружбу с купцом Плотниковым, которая для меня была также интересна.
Потом приехала к г. Щербинину его жена, и мы приглашены были к ним. Она не менее благоприятствовала моим домашним, и как вскоре после того случилось жене моей быть имянинницею, то одолжила нас генеральша сия в сей день своим посещением с сыном и прочими детьми своими, с которыми мы также при сем случае спознакомились. А вслед за сим получил брат мой Гаврила Матвеевич отставку и прапорщичий чин, и я радовался и благодарил Бога, что все члены нашей фамилии были уже офицерами. Итак, происходили одно происшествие за другим, и все были довольно важные.
Достальное время сего месяца препроводил я в переписывании набело и переправлении книги моей «О благополучии человеческом» и в продолжении сочинения другой, названной «Душевною кунсткамерою».
День Пасхи случился в сей год очень рано и в самый последний день марта месяца, и вкупе в самую половодь и распутицу. Сие принудило нас во всю Святую неделю сидеть дома и вместо разъездов заниматься домашними упражнениями. Мое состояло в переделывании одного рассуждения в моей книге «О благополучии» и я в самое сие время писал материю весьма важную, а именно о способах и руководстве к побеждению страстей и исправлению нашему, и могу сказать, что мне случилось в сие время выдумать много важного и полезного, а особливо в рассуждении нравоучения практического и сделать открытия преполезныя для рода человеческого, почему и считаю я период сего времени или первую половину апреля месяца весьма достопамятною в моей жизни.
Открытие мое состояло наиболее в сравнении порядка исправления и побеждения страстей с действительною войною, и я к великому удовольствию и удивлению нашел, что все обстоятельства вещественной войны могут весьма изрядно приравнены быть к таким же обстоятельствам войны духовной. Словом, я сим рассуждением, занимающим почти целую половину второй части сей книги, был сам очень доволен и почитал ее полезнейшею из всей книги.
Как со вскрытием весны начались и все садовые и другие домашние необходимо нужные работы, то переменился чрез то во многом и весь порядок моих упражнений. Мне не можно было уже никак сидеть запершись по прежнему в хоромах и заниматься одними моими книгами, пером и чернилами; но я большую часть времени стал препровождать в моих любезных садах и заниматься в них сотнями разных дел вешних, а особливо садкою разных плодовитых дерев.
В сию весну в особливости занимался я усадкою всей моей прекрасной горы разными плодовитыми деревьями и кустарниками, и придал ей чрез то гораздо лучший вид перед прежним. Все сии деревья украшают ее и по ныне и утешают меня ежегодно множеством разных плодов своих.
В сих упражнениях, обращавшихся для меня не столько в труд, как в увеселение, и не видал я, как прошли две первые трети месяца апреля; а между тем не выходили у меня из головы мысли о сделанном мне предложении и моем отзыве, и я со дня на день поджидал на письмо мое от г. Нартова ответа.
Оный и не укоснел ко мне приттить; но о сем и содержании его перескажу вам в письме последующем, а теперешнее сим кончу, сказав вам, что я есмь, и прочая.
Декабря 8–го дня 1808 года.
ПРИГЛАШЕНИЕ В МОСКВУ
ПИСЬМО 158–е
Любезный приятель! Двадцать первое число апреля был тот день, в который исполнилось мое нетерпеливое желание, и а получил на посланный мной в Петербург отзыв ответное письмо г. Нартова. Воевода наш прислал его ко мне с нарочным из Каширы.
Легко можно заключить, что каков я ни был, но распечатывал его не без сильных душевных движений. От частого помышления о сделанном мне предложении и о всех выгодах, какие я иметь буду, если то совершится, и которые натурально воображением были увеличиваемы, произошло то, что я начал уже некоторым образом и желать, чтоб оно исполнилось, и желал довольно сильно; а напротив того не хотел, чтоб произошло что–либо противное моему ожиданию. Итак, начинал его читать почти со страхом и трепетом, или, по крайней мере, с сильным потрясением душевным, но скоро все сумнительствы мои рушились. Содержание письма сего было для тайных моих вожделений удовлетворительно и произвело во всей внутренности души моей удовольствие неизобразимое.