Вскорѣ за симъ, по случаю начавшейся Покровской Лебедянской ярманки, вздумалось женѣ моей вмѣстѣ съ обѣими старшими дочерьми моими и сыномъ съѣздить въ Лебедянь, для нѣкоторыхъ покупокъ. А я, оставшись дома, имѣлъ случай угощать у себя пріѣзжавшаго нарочно ко мнѣ для того, чтобы меня узнать, того г. Римскаго-Корсакова, который послѣ того, командовалъ цѣлой арміей въ Швейцаріи противъ французовъ и сдѣлался чрезъ то славенъ. Онъ былъ тогда еще только полковникомъ, и мы проговорили съ нимъ въ кабинетѣ моемъ болѣе двухъ часовъ и разстались со взаимнымъ почтеніемъ другъ къ другу. Онъ разсказывалъ мнѣ многое кое-что о неизбѣжной у насъ войнѣ съ турками, и о объявленіи которой мы въ послѣдующій за тѣмъ день получили и манифестъ самый.
Вскорѣ послѣ возвращенія моихъ домашнихъ изъ Лебедяни, ѣздили мы къ г-жѣ Бакуниной, гдѣ случился быть и г. Верещагинъ, возмутившій весь духъ мой разсказами своими о посягательствѣ противъ меня командира моего Давыдова и о томъ, какъ онъ клеветалъ всячески на меня намѣстнику и даже, чтобъ меня смѣнить и на мое мѣсто опредѣлить пріятеля его г. Солнцева, бывшаго у насъ нѣкогда въ Алексинѣ воеводскимъ товарищемъ; но что намѣстникъ никакъ его не послушалъ и на предложеніе его не согласился. Всему тому я хотя и не совсѣмъ вѣрилъ, но не могъ, чтобъ не подивиться странному характеру г. Давыдова, и довольно надивиться тому, какъ люди могутъ такъ притворничать и, питая въ душѣ злость и коварство, наружно надѣвать на себя личину благопріятства и дружества и казаться такъ добродушнымъ и ласковымъ.
Но какъ бы то ни было, но по соображеніи нѣкоторыхъ дѣяній его со слышаннымъ тогда, имѣлъ я причину въ чистосердечіи г. Давыдова начать сомнѣваться и принимать возможнѣйшія от него впредь осторожности и не слѣпо, по простодушію своему, вѣрить всѣмъ его наружнымъ ласкамъ.
Между тѣмъ, сватовство г. Салтанова за мою дочь не выходило у насъ изъ головы. И какъ симъ женихомъ совсѣмъ пренебрегать было не можно, то мы всячески старались развѣдывать короче не только о его состояніи, но и обо всѣхъ касающихся до него обстоятельствахъ, и не только кой къ кому объ немъ писали, но и нарочно посылали инкогнито человѣка въ тѣ мѣста, гдѣ онъ имѣлъ жительство для распросовъ о его житьѣ- бытьѣ и обо всемъ прочемъ. И возвратившійся человѣкъ привезъ намъ такія извѣстія, которыя заставили насъ еще болѣе думать и болѣе еще не спѣшить входить съ симъ женихомъ въ связи, ибо многіе изъ нихъ, а особливо относящіяся до его малаго достатка, а напротивъ того о многихъ его долгахъ были намъ весьма непріятны.
Вскорѣ за симъ наступилъ и мѣсяцъ октябрь, и съ нимъ седьмое число, въ которое совершилось мнѣ 49 лѣтъ, и начался пятидесятый годъ моей жизни. Я праздновалъ его и въ сей разъ болѣе духовно, нежели наружно, размышлялъ о всѣхъ происшествіяхъ въ теченіе минувшей моей жизни, судилъ, что провелъ уже большую половину оной и что оставалось мнѣ жить уже гораздо менѣе, и благодарилъ Господа за всѣ Его безчисленныя милости и благодѣянія, оказанныя мнѣ въ продолженіе толь многихъ лѣтъ, и просилъ Его, чтобы не оставилъ Онъ меня и въ остальные года моей жизни Своимъ милостивымъ покровительствомъ, а особливо при тогдашнихъ моихъ критическихъ обстоятельствахъ и сумнительномъ положеніи, и всемощною Своей десницею защитилъ и охранилъ меня от происковъ и злыхъ ковъ всѣхъ тайныхъ завистниковъ и недоброхотовъ.
Сіи моленія мои были Имъ и услышаны, но о семъ услышите вы послѣ, а теперь, дозвольте мнѣ на семъ мѣстѣ поостановиться и, кончивъ мое письмо, сказать вамъ, что я есмь вашъ, и проч.
(Декабря 10 дня 1810 года).
50-й ГОДЪ МОЕЙ ЖИЗНИ
Письмо 232
Любезный пріятель! Начало пятидесятаго года моей жизни ознаменовалось новыми для меня заботами и безпокойствами. Пріѣзжаетъ къ намъ изъ Тулы г. Веницеевъ, съ своими любезными псами, чтобы повеселиться въ волостяхъ нашихъ звѣриною ловлею, докоторой былъ онъ страшный охотникъ. Гость сей былъ для меня не столько пріятенъ, сколько отяготителенъ. Въ сіе время хотя и не былъ онъ уже секретаремъ при намѣстникѣ, а былъ совѣтникомъ при оружейномъ заводѣ, но какъ, не смотря на то, все еще продолжалъ быть фаворитомъ и первѣйшимъ дѣловымъ человѣкомъ у намѣстника и имъ очень уважаемъ, то необходимость заставливала и меня уважать его всячески и о угощеніи его имѣть попеченіе. Но, признаюсь, что я дѣлалъ сіе противъ своей воли, вѣдая довольно, что человѣкъ сей, не зная, не вѣдая за что, не весьма ко мнѣ доброхотствовалъ, и былъ втайнѣ моимъ почти недругомъ, а задушевнымъ другомъ всегдашнему завистнику и недоброхоту моему князю Назарову, нашему городничему. Ожидалъ я, что и при семъ случаѣ произойдутъ от сего послѣдняго какія-нибудь клеветы и каверзы, и по всему тому не лежало у меня никакъ къ нему сердце. Со всѣмъ тѣмъ, принужденъ я былъ скрывать во внутренности души моей все къ нему чувствуемое и показывать наружно всевозможнѣйшее къ особѣ сей почтеніе и благопріятство.