Пока доктор высказывал все это, угостившись в заключение весьма продолжительной и звучной понюшкой, Джонас присел к столу - такой неуклюжий и растерянный, каким мы еще никогда его не видели. Всем нам, а в особенности мелким душам, свойственно испытывать благоговейный трепет перед хорошим платьем и хорошей обстановкой. Они и на Джонаса оказали подавляющее действие.
- Я знаю, вам обоим надо поговорить о деле, - сказал доктор, - и вы дорожите временем. Я тоже: в соседней комнате меня дожидаются несколько человек страхующихся, а затем мне еще нужно обойти своих пациентов. Я уже имел удовольствие представить вас друг другу и теперь могу уйти по своим делам. Всего хорошего! Однако позвольте мне, мистер Монтегю, прежде чем я уйду, сказать следующее о моем друге, которого вы видите перед собой: этот джентльмен больше всякого другого человека, сэр, - произнес он, торжественно постукивая пальцами по табакерке, - живого или мертвого - способствовал тому, чтобы примирить меня с человечеством. До свидания!
С этими словами Джоблинг вышел из комнаты и направился к себе в кабинет внушать страхующимся, кик добросовестно он выполняет своп обязанности и как трудно застраховаться в Англо-Бенгальской компании. Он щупал им пульс, заставлял показывать язык, прикладывал ухо к ребрам, постукивал по груди и так далее; хотя, если бы он не знал заранее, что в Англо-Бенгальской компании никому нет отказа и что здесь меньше всего интересуются здоровьем клиентов, он был бы не тем Джоблингом, каким его знали друзья, не подлинным Джоблингом, а всего лишь жалкой подделкой.
Мистер Кримпл также отправился заниматься текущими делами, и Джонас Чезлвит с Тиггом остались одни.
- Я слышал от нашего друга, - сказал Тигг, придвигая свое кресло к Джонасу с пленительной непринужденностью, - что вы подумываете...
- Вот, ей-богу! Какое же он имеет право так говорить? - прервал его Джонас. - Я ему не рассказывал, о чем думаю. Если он забрал себе в голову, будто я сюда пришел с определенной целью, это уж его дело. Меня это ни к чему не обязывает.
Джонас сказал это довольно грубо, потому что, кроме обычной недоверчивости, в нем действовало свойственное его натуре желание выместить на другом то смущение, в которое его приводили хорошо сшитое платье и хорошая обстановка; чем меньше Джонас мог противиться этому влиянию, тем больше он злобствовал и негодовал.
- Если я пришел сюда задать вопрос-другой и взять один-два проспекта для просмотра, то это меня еще ни к чему не обязывает. Давайте договоримся на этот счет.
- Дорогой мой! - воскликнул Тигг, хлопая его по плечу. - Мне нравится наша искренность. Если такие люди, как мы с вами, с самого начала выскажутся напрямик, то никаких недоразумений в дальнейшем быть не может. Для чего я стану скрывать от вас то, что вам хорошо известно, а непосвященным и не снилось? Все компании одинаковы, все мы хищные птицы - просто хищные птицы! Вопрос только в том, можем ли мы, соблюдая свои интересы, соблюсти и ваши; устилая свое гнездо пухом - устлать ваше хотя бы пером. О, вы разгадали нашу тайну, вы проникли за кулисы. Что ж, мы готовы вести с вами дело начистоту, если уж иначе никак нельзя.
Когда мистер Джонас был впервые представлен читателю, мы высказали мысль, что существует простодушие хитрецов, так же как и простодушие людей наивных, и что во всех случаях, где надо было поверить в плутовство, он был самым легковерным человеком. Если бы мистер Тигг притязал на звание честного дельца, Джонас заподозрил бы его во лжи, хотя бы тот был образцом благородства; но так как он высказывал обо всем и обо всех точно те же мысли, что и сам Джонас, то Джонас начал думать, что это приятный человек, с которым можно разговаривать не стесняясь.
Он переменил позу на более развязную, если не менее неуклюжую, и, улыбаясь в своей жалкой самонадеянности, ответил:
- Вы неплохой делец, мистер Монтегю. Могу сказать, вы знаете, с какого конца надо браться за дело.
- Ну, ну, - сказал Тигг, с видом заговорщика кивая головой и показывая белые зубы, - ведь мы с вами не дети, мистер Чезлвит, мы взрослые люди.
Джонас согласился с ним и после недолгого молчания, вытянув сначала ноги и уперев руку в бок, в доказательство того, что он нисколько не стесняется, начал:
- Сказать правду...
- Не говорите правды, - прервал его Тигг, опять осклабившись, - она очень похожа на обман. Совершенно очарованный, Джонас начал снова:
- Короче говоря, суть в том...
- Лучше, - пробормотал Тигг, - много лучше!
- ...что две или три старые компании, когда я имел с ними дело, то есть я хочу сказать - раньше имел, доставили мне много неприятностей. Они выдумывали всякие возражения, для чего не было оснований, и задавали вопросы, каких не вправе были задавать, и вообще слишком важничали, на мой взгляд.
Делая это замечание, он опустил глаза и с любопытством посмотрел на ковер. Мистер Тигг с любопытством посмотрел на него. Он так долго молчал, что Монтегю пришел ему на выручку и сказал самым любезным своим тоном:
- Выпейте стакан вина.
- Нет, нет, - возразил Джонас, хитро покачивая головой, - ни в коем случае, спасибо. Ни капли вина за делом. Для вас это очень хорошо, а для меня не годится.
- Какой вы опытный человек, мистер Чезлвит! - сказал Тигг, откинувшись на спинку кресла и поглядывая на него полузакрытыми глазами.
Джонас опять покачал головой, словно говоря: "Ваша правда", и продолжал игриво:
- Не такой уж опытный все-таки, потому что взял да и женился. Вы скажете, что тут я дал маху. Может быть! Тем более что она совсем молодая. Но ведь никогда не знаешь, что может случиться с этими женщинами, вот я и подумываю, не застраховать ли ее жизнь. Это, знаете ли, просто справедливо, чтобы человек запасся утешением на случай такой потери.
- Если только что-нибудь может утешить в таких печальных обстоятельствах, - пробормотал Тигг, все так же полузакрыв глаза.
- Совершенно верно, - ответил Джонас, - если только что-нибудь может утешить. Так вот, предположим, что я это сделаю у вас, - так, чтобы было недорого и без хлопот и чтобы не беспокоить ее; мне бы этого очень не хотелось, а то у женщин есть такое обыкновение: только заговори с ней на этот счет, она сейчас вообразит, что тут же ей и помереть.