— Вы зачем ворота открыли? Кто вам позволил? Шляются тут с раннего утра!
— Мы открыли, мы и закроем, — миролюбиво сказал Петр. — Спроси у своих господ, нет ли какой работенки. Мы ничем не побрезгаем.
Но ключник продолжал кричать на нас и гнать со двора. Петр не обиделся.
— Нет так нет. Сейчас водицы напьемся и пойдем.
Мы подошли к лягушке и стали ртом ловить воду прямо на лету. Вода была вкусная и такая холодная, что занемели зубы. Ключник носился около нас, размахивал руками и то хрипло, то визгливо кричал:
— Шаромыжники! Босовня! Гляди-ко, чужую воду пьют, как свою собственную! Еще вздумают портки под фонтаном стирать! Вот кликну сейчас полицейского — насидитесь в участке!
Петр умылся и вытер подолом рубашки лицо.
— Славная водица, — похвалил он, очень довольный. Потом сказал ключнику с доброй улыбкой: — Ну чего ты желчью исходишь? Глянь-ко, пес и тот понял, что мы не жулики, а ты у своих господ злее пса кудлатого.
От этих слов ключник еще больше озлился и начал плеваться. Тогда Петр взял его двумя руками за туловище, приподнял и посадил под лягушку, прямо в воду.
— Охладись, — сказал он.
И ключник сразу утих, злобу с его серого лица как рукой сняло, он даже улыбнулся, отчего во рту показались огрызки желтых зубов.
— Милый, я ж человек подневольный: как хозяин велит, так я и делаю.
— А кто твой хозяин? Небось жадюга?
— Известно кто: господин Малоховский. Да он еще не приехавши, он в Питере еще. Ну, дозволь мне вылезти, вода-то больно холодная.
Брови у Петра сдвинулись.
— Как, как ты сказал? Малоховский? Уж не меховщик ли?
— Известное дело, меховщик. Только какой меховщик! Мильонщик!
— А ты… давно у него в услужении? — хрипло спросил Петр.
— Здеся? Почитай, седьмой год. Вылезти мне можно?
Петр молча повернулся и пошел со двора.
Он шел и шел по дороге, а брови у него не раздвигались, и о чем бы я его ни спрашивал, он не отвечал.
— Тут ничего не заработаешь, — сказал он наконец. — Надо идти в город.
Но и в городе работа не находилась. Мы раздобыли только сорок копеек: за тридцать Петр перенес два больших сундука с лодки на подводу, а гривенник мне дала барыня за розы, которые я нарвал, когда мы ходили мимо богатых дач, — розы там свисали наружу прямо с каменных заборов.
Хотя мы работали мало, но Петр почему-то ослабел и не захотел идти в лес ночевать.
— Переночуем здесь где-нибудь, — сказал он.
В самом конце города мы набрели в темноте на какие-то камни. Между камнями росла трава. Петр усмехнулся и сказал:
— Для бездомных вполне подходящее место.
Мы улеглись между камнями. Оттого, что Петр стал такой невеселый, я затосковал еще больше. Ночью он что-то бормотал, и я часто просыпался. Раз он даже зубами заскрежетал. Все-таки к утру я заснул крепко. Утром я увидел, что кругом нас камни не обыкновенные, а с вырезанными на них надписями, только буквы были мудреные, и ни я, ни Петр ничего прочесть не могли.
— А ведь мы с тобой на татарском кладбище ночевали, — сказал Петр. — Вот куда нас занесло.
Перед нами поднималась высокая серая стена.
— А там что? — спросил я.
— Не знаю. Наверно, чей-то двор. Ну-ка, загляни: может, работенка наклюнется.
Он высоко поднял меня на руках, так что я стал ему на плечи. Я увидел белый дом, сад, яму с водой, садовую скамейку. На скамейке сидел человек с темной бородкой и усами. Бледным пальцем он тер себе висок и прикрывал глаза так, будто ему больно смотреть. Большая птица на длинных голых ногах осторожно подошла к нему, вытянула шею и вдруг смешно затанцевала.
— Ладно, ладно, — сказал человек глухим голосом. — Знаем ваши повадки. Пойди лучше к Маше, она тебе кое-что припасла.
Птица опять вытянула шею и положила человеку на колени голову. Человек тихонько засмеялся и тут же закашлялся.
— Ах, журка, журка! — сказал он, откашлявшись, и погладил птицу по ее крылу, похожему цветом на грифельную доску. — Подхалимус! Ну, иди, иди к Маше.
Птица на шаг отступила, посмотрела на человека сбоку, одним глазом, будто проверила, правду ли он говорит, и побежала за угол дома. Человек опять приложил палец к виску.
Когда я рассказал это Петру, он пожал плечом.
— Гм… Дрессировщик, что ли?
Из «Каштанки» я знал, что мистер Жорж был бритый, толстенький и в цилиндре.