Иного рода — другой высокоталантливый мастер, тоже художник, еще недавно процветающий портретист, а теперь завсегдатай нью-йоркской ночлежки. В некий момент, в разгар успешной карьеры, его талант вдруг обрел необыкновенное свойство — обнаруживать тайные мысли портретируемой модели. Поглядев на написанный им портрет почтеннейшего банкира, люди спешили как можно скорее забрать свои деньги из банка. Клиенты из богачей отказали художнику. Он впал в нищету («Шехерезада с Мэдисон-сквера»).
В изображении поставщиков псевдоискусства, эксплуатирующих примитивный вкус обывателя и потрафляющих хозяевам зрелищного и литературного бизнеса, О. Генри бывает насмешлив и зол, не щадя при том, без сомнения, и себя самого.
«Да это была захватывающая, великолепно поставленная пьеса. На сцене звучал настоящий выстрел из настоящего заряженного тридцатидвухкалиберного револьвера. Элен Граймс, девушка с Дальнего Запада, пламенно любит Фрэнка Дэсмонда, личного секретаря и в будущем зятя ее отца Арапахо Граймса. Этот Граймс, король скотоводов, состояние которого оценивается в четверть миллиона долларов, владеет к тому же и ранчо, которое расположено, судя по деталям пейзажа, не то в штате Невада, не то на Лонг-Айленде. Дэсмонд (в частной жизни мистер Боб Хайт) носит краги и охотничье галифе и местом своего жительства называет Нью-Йорк... И остается только строить догадки, зачем королю скотоводов понадобились на ранчо кожаные краги да в них еще секретарь...
Вы сами знаете не хуже меня, что такие пьесы, как ни прикидывайся, всем нам по душе...» («Деловые люди»).
Выступая в подобных пассажах в роли иллюзиониста, объясняющего зрителям незамысловатую технику своего представления, О. Генри извлекает не только юмористический, но и определенный моральный эффект. «Король воскресного рассказа» сам же его пародирует, «подрывает»[18].
Он не раз возвращается к этим мотивам в своих рассказах-фельетонах на литературные темы, где затрагиваются взаимоотношения авторов и редакций и шаржируются черты литературного быта, а порой возникают и более серьезные темы, занимающие писателя.
В одном из рассказов такого рода, «Адское пламя», молодой литератор приходит к мрачному выводу, что искусство питается страданием людей, и для того, чтобы оно было правдивым, писать надо кровью сердца, причем даже не кровью сердца писателя, а «кровью чужого сердца». Если это действительно так, то чем служить безнравственному искусству, он считает более правильным вернуться домой, в захолустье, из которого прибыл в Нью-Йорк, и поступить там приказчиком в деревенскую лавку.
Эта тема «ухода», как видно, тревожит писателя. Уже приведенную резкую критику своего творчества (со словами «я неудачник») он кончает подобным же выводом: «Иногда я подумываю, не лучше ли мне наняться куда-нибудь клерком, чтобы почувствовать, что делаешь что-то толковое, ощутимо полезное». В том же роде шутливое, но и горькое заявление О. Генри, что если ему предоставят «доходный ларек с орешками на Бродвее», он немедленно бросит писать.
В заключение надо упомянуть о рассказчике у О. Генри, огульное отожествление которого с личностью автора ведет к самым неверным выводам. Этот рассказчик настолько изменчив, неуловим, что кажется иногда, что О. Генри следовало бы изображать как излюбленного им бога насмешки у древних, Момуса, с лицом, наполовину укрытым под маской.
Можно, пожалуй, не разъяснять, что повествователь из плутовских рассказов О. Генри с его лихостью и благодушно-циничной бессовестностью не должен считаться «вторым я» самого О. Генри. Но и рассказчик нью-йоркских новелл, так часто грешащий излишней игривостью или излишней чувствительностью, тоже далеко не всегда совпадает с голосом автора. Более явственно авторский голос слышится в упомянутых фельетонах-рассказах О. Генри на литературные темы, и, быть может, ближе всего к некоторым важным чертам его личности — вдумчивый, наблюдательный журналист, выступающий в роли повествователя и одновременно участника изображенных событий в таких рассказах О. Генри, как «Муниципальный отчет» или «Дверь, не знающая покоя».
Таков был внутренний мир этого американского юмориста.
Отвечая на поставленный в начале этой статьи вопрос, подлинно ли Америка, американская жизнь изображены в рассказах О. Генри, появлявшихся в свет в то же самое время, что и «Джунгли» Эптона Синклера, «Железная пята» Джека Лондона и «Сестра Керри» Драйзера, следует сказать: да, это американская жизнь, но по большей части показанная в столь излюбленном самими американцами жанре ревю, бурлеска, музыкальной комедии со всеми выигрышными сторонами и с недостатками зрелища этого рода.
18
Пародийных мотивов в рассказах О. Генри касается известный советский историк литературы Б. М. Эйхенбаум (см. статью «Вильям Сидней Портер (О. Генри)», приложенную к вышедшему У нас в 20-х годах собранию сочинений О. Генри, т. 4, М.-Л., 1926, стр. 201 — 239). В этой давней статье Эйхенбаума еще ощутимы полемические издержки «формального метода». Так, он явно преуменьшает связь рассказов О. Генри с изображаемой жизнью, говорит, что О. Генри «мыслит сюжетными загадками и шарадами, и описательный материал сам по себе не интересует его». При том, исследуя композицию рассказов О. Генри, Б. М. Эйхенбаум делает интересные замечания об умении О. Генри осмеять и оспорить обветшавшую, ставшую штампом традицию.