Моя очередная простуда случилась как раз вскоре после того, как мама, не разобравшись в том, насколько моя возня возле доски близка к настоящим шахматам, забрала ее у меня и решительно запретила брать фигуры. Но запрет только распалил мой интерес, я не мог удержать себя и не хотел. И прежде чем заболеть физически, я успел заболеть ментально – заболеть шахматами. Лежа в кровати под одеялом, из-под которого мне не позволяли вылезать, я обнаружил, что для игры в шахматы совсем не обязательно использовать доску и фигуры – их можно сколько угодно рисовать в воображении, и это нисколько не надоедает. Я настолько увлекся своим открытием, что не заметил, как подошла мама и стала пристально меня рассматривать. Мое поведение и мой внешний вид ее насторожили. Я не спал и не играл с игрушками, но вместе с тем находился в каком-то видимом напряжении, будто решал очень сложную, одному мне ведомую задачу. Мама попыталась окликнуть меня, но я лишь отмахнулся и продолжил витать в собственных мыслях. Мама не знала, что делать, молча наблюдала за мной, а потом спросила, пораженная:
– Играешь?
Я только кивнул, соглашаясь, и жестом попросил ее не мешать.
– Прекрати немедленно! – Мама повысила голос, нахмурилась. – Я же тебе запретила!
Я не понимал ее негодования, но прекратил. Тем более что думать во время скандала невозможно. Ощутив мое расслабление и покорность, мама ушла. А я повернулся к стене, чтобы она решила, будто я сплю, и больше меня не беспокоила, восстановил в памяти позицию прерванной партии и спокойно продолжил свою игру. С тех пор я играл практически постоянно, и вот опять меня уличили в неповиновении.
– Женя, – мама пристально смотрит на меня, но обращается к отцу, – он снова не спит и, кажется, снова играет. – В ее голосе больше растерянности, чем угрозы, и во мне яркими искрящимися лучами вспыхивает надежда: а вдруг, а что, если сейчас… Из-за мамы я не вижу отца, который все еще сидит за доской, но чувствую, что он вот-вот что-то ответит, и почему-то уверен в том, что от его ответа зависит все мое будущее.
Родители считали меня слишком маленьким, чтобы допустить к шахматам. Очевидно, они считали, что фантазии четырехлетнего ребенка должны быть заняты чем-то другим. Но для меня шахматы были армией солдатиков, которые вели интереснейшие сражения. И не важно, где проходили бои: на ковре или в моей голове. Они не становились от этого менее значимыми и захватывающими. Состояние войны естественно для любого мальчишки, юноши, мужчины. Если не с кем воевать во внешнем мире, он отыщет демонов внутри себя и снова начнет пытливо думать, вырабатывать стратегию, искать ходы. Так что, в сущности, разыгрывая в уме шахматные партии, я предавался занятию, свойственному практически любому человеку мужского пола.
– Знаешь, Нинуль, – ровный голос отца заставил мое сердце встрепенуться и заколотиться в трепетном ожидании, – ведь ничего плохого в интересе к шахматам нет. – Я уже не мог сдерживать ни улыбки, ни отчаянного желания вскочить с кровати. Я сел и смотрел на отца в нетерпеливом ожидании.
– Нет, но… – Мама всплеснула руками и села со мной рядом. От прикосновения ее плеча сразу стало тепло и как-то очень нежно. Я чувствовал ее внутренние метания и, хотя она продолжала молчать, казалось, слышал ее мысли: «Он постоянно болеет. Эти страшные бронхиты. А тот ужасный случай, когда Толю едва вытащили с того света. Ему бы закалку, спорт: коньки или лыжи, или футбол, например. Да, все нормальные мальчишки пинают мяч, гоняют в казаки-разбойники, стреляют из рогатки, а наш лежит и смотрит в ковер на стене невидящим взглядом, и кто его знает, что на самом деле происходит в его голове. Конечно, в интересе к шахматам нет ничего плохого, но его интерес переходит все границы!»
– Но запретный плод сладок, Нина. – В тоне отца появляется твердость, с которой мама никогда не спорит. Отец – глава семьи, непререкаемый авторитет и безусловный пример во всем. Вот и сейчас мама кивает, соглашаясь, и, кажется, я вскакиваю еще до того, как услышал призывное: – Иди сюда, сынок!
Забираюсь к отцу на колени, он спрашивает:
– Знаешь, как ходят фигуры?
Киваю и передвигаю несколько пешек, толкаю по диагонали слона, подскакиваю в сторону конем.
– Молодец! – Похвала разливается по моим щекам густым и приятным румянцем. – Ходы действительно выучил. А что же такое шахматы на самом деле? – Я молчу, не понимая вопроса. В чем подвох? К чему спрашивать? Ясно же, что это игра. Белые бьют черных или наоборот. Есть победитель и проигравший, порой случается ничья. Вот и все. Никакой хитрости. Но я уже знаю, что отец не был бы отцом, если бы спрашивал просто так, поэтому просто пожимаю плечами и терпеливо жду продолжения.