Когда вышел из тюрьмы, он сразу возобновил контакты с товарищами-социалистами из Форли. Они решили основать еженедельную газету. Готовили ее с лихорадочным возбуждением, и через несколько дней вышел первый номер «Ла Лотта ди Классе». Стиль письма Муссолини поражал своей агрессивностью даже самых близких его друзей и тем более самых ярых противников.
Я в это время получила предложение о замужество от некоего Оливейро, молодого топографа из Равенны, имевшего приличное состояние. Отец Бенито, человек практичный, ухватился за это предложение и говорил даже с родителями претендента на мою руку. Моя судьба была предрешена. Когда Бенито узнал об этом, он упрекнул отца, сказав ему сухо: «Ты хорошо знаешь, что именно я женюсь на Ракеле». Алессандро попытался разубедить его: «Оставь девушку в покое. У тебя нет работы, нет заработка, у тебя есть только твоя политика, которая принесет страдания не только тебе, но и женщине, которая будет рядом с тобой. Вспомни, что пришлось вынести твоей матери. Хорошо ли ты себе представляешь, что нужно для того, чтобы создать и содержать семью? Ракеле — славная девушка, ей попался человек, который сможет обеспечить ее будущее. Так не мешай ей!»
Это были убедительные аргументы, но не для Бенито. Он не сдавался и даже сам написал моему воздыхателю, чтобы тот оставил меня в покое.
Я уже любила его. Мне нравился его характер, его горячность, с которой он бросался на преодоление любых препятствий, упорство, с которым он преодолевал трудности. Я с радостью, а иногда с тревогой слушала его слова. Я восхищалась им. Еще я любила его за доброту, скрывавшуюся под внешней суровостью. Однако мысль устремиться навстречу беспокойной жизни приводила меня в отчаяние. Мне нелегко было забыть те трудные уроки, которые уже преподнесла моя короткая жизнь. Я любила его, но колебалась. Он же привык побеждать и получать всегда то, чего он хотел. Он был ужасно ревнив. В какой-то момент он запретил мне даже выходить из дома, чтобы идти в ресторан к его отцу. Он предпочитал работать в ресторане за меня в те часы, когда был свободен. Потом он запретил мне ходить к подругам.
Однажды мы пошли в муниципальный театр. Я в первый раз была в театре, и драматическая пьеса взволновала меня. Когда мы вышли, Бенито сказал мне, что пришло время принять решение о бракосочетании. «Я хочу построить свою жизнь и создать семью. Я хочу, чтобы вы стали моей женой и матерью моих детей». Это было сказано категорично. Возражения не допускались.
Я не ответила.
На следующий день он позвал мою мать, своего отца и меня. Достал из кармана револьвер и серьезно сказал: «Здесь шесть пуль. Одна для нее, остальные для меня». Моя мать, хорошо знавшая решительный характер молодого человека, сдалась первая. Затем его отец сделал то же самое. Он напутствовал Бенито пожеланием сделать меня счастливой и предупредил: «Твоей матери пришлось многое вынести из-за политики, и этой малышке предстоит пережить то же самое рядом с тобой».
Бенито никогда не откладывал выполнения своих решений. Тем же вечером, едва дав мне собрать скромный узелок, он повез меня в Сан-Мартино, находившийся в трех километрах от Форли, к моей сестре Пине. Я подчинялась во всем его железной воле.
Я оставалась в Сан-Мартино, пока Бенито искал в городе в аренду жилье. Он приносил свежие номера «Ла Лотта ди Классе», гордился своими заметками и, главное, своим умением излагать просто сложные мысли. И я разделяла его гордость, восхищалась и хвалила его. Мой инстинкт, секрет влюбленной женщины подсказывал мне, что в моих чувствах к нему есть что-то материнское. Он это сознавал и любил меня за это.
В конце концов Бенито нашел две комнатки в Палаццо Меренда на улице с тем же названием. Он пришел за мной вечером, усталый, но счастливый. Он не знал, что я скажу, так как необходимые бумаги для заключения нашего брака еще не были готовы. Мы жили нерасписанными, а это было непросто в католическом ханжеском окружении. Я поняла его тревогу. Я видела мужчину, заполнившего мое сердце, человека, измотанного борьбой, ждущего от меня только любви. Я последовала за ним, не оформив никаких документов.
Две меблированные комнатки были совсем крошечными, но имели большое преимущество: стоили менее 15 лир в месяц. Такую плату бюджет в сотню лир мог вполне вынести. Жалованье за работу в газете составляло 120 лир, но 20 лир выплачивались в кассу партии. Все семейное имущество состояло из четырех простыней, четырех тарелок и четырех столовых приборов, доставшихся от родителей. Мы были богаты нашей молодостью и надеждами. Бенито сам — гораздо позднее — часто повторял, что это были самые счастливые дни в нашей жизни. Бенито работал. Я, напевая народные мелодии Романьи, занималась хозяйством в нашем маленьком жилище. Таком мирном и безмятежном. А за его пределами бушевали политические конфликты. Разногласия между партиями становились такими, что не проходило вечера, чтобы наиболее разгоряченные не подрались. Бенито умел постоять за себя и за других. И не без синяков.