Она фыркает:
– Оливия и не заметила, что его нет. Ей абсолютно наплевать.
– Ну все-таки…
– Он хочет быть с тобой.
– И что?
– Он думает, ты его папа.
– Он знает? – уточняет Тим. – Про Бобби?
– Он ребенок, – отвечает она. – А не идиот. Конечно, он знает. Бедняжка вырос, зная, что его папа – что-то вроде легенды, и тут вдруг легенда появляется и защищает его, как никто никогда не делал, как это тебе? Подхватывает его и вырывает из этого сумасшедшего дома как герой какого-нибудь мультфильма, который он видел по телевизору. И с кем после этого, по-твоему, он захочет быть?!
– Господи, что это на тебя нашло?
– В общем, нельзя так играть с ребенком, – заявляет она. – То отдавать его, то забирать.
– Как ты?
– Именно… – соглашается Элизабет и, помолчав немного, спрашивает: – Так что ты собираешься делать?
– Собираюсь повидаться с Монахом, – говорит он. – Если я хочу уехать из страны, содержать ребенка и обеспечивать его безопасность, мне понадобятся деньги. Куча денег. Деньги, чтобы расплатиться с Уэртеро, деньги, чтобы убежать, чтобы прятаться, чтобы на что-то жить. А у Монаха есть деньги, верно?
– Это деньги Бобби.
– Ни хрена! – возражает Тим. – Это мои деньги. Мне достались враги Бобби, его проблемы, его тоска, его ребенок, а стало быть, и его деньги.
– А как насчет его женщины? – осведомляется она.
Он пристально вглядывается в ее зеленые глаза.
– Зависит от его женщины, – отвечает он и с этими словами, гордо выпрямившись, выходит из ванной, уверенный, что это самый лучший уход со сцены, какой ему в жизни удавался.
Элизабет подносит махровую ткань к лицу. Чувствует успокаивающую влагу и смотрит в зеркало. Проводит длинным ногтем по лицу, ото лба до подбородка, и глядит на едва заметный красноватый след.
«Ты совершила несколько идиотских поступков в своей так называемой жизни, – думает она, – но когда ты позволила этому милому мальчику удрать от Брайана, это был самый тупой поступок. А если ты опять позволишь ему удрать, это будет…»
– Тупость, тупость, тупость, Элизабет, – говорит она в зеркало. Да что это с тобой нынче, неужели ты не можешь переспать с парнем, не поглупев и немножечко не влюбившись? – Черт! – произносит она. – Любовь? – И отвечает себе словами из знаменитого хита Тины Тернер: – «При чем тут любовь?»
Из спальни слышится ровное дыхание спящего ребенка.
57
Монах вздрагивает, когда звонит телефон срочной связи. Это, в общем-то, не звонок, а мурлыкающая вибрация, но ему все равно мерзко. Он ставит латте на столик и слышит в трубке:
– Ты мертвец.
– Бобби? – спрашивает Монах. – Слава богу! У тебя все в порядке?
Надо же, до чего непринужденно беседует с ним этот тип! Тим стоит в телефонной кабинке на общественном пляже в Лагуне, слушает это вранье и не верит своим ушам.
Все-таки он говорит:
– Монах, один из твоих ребят пытался воткнуть мне нож в спину, а ты спрашиваешь, как мое здоровье?
Монах игнорирует это обвинение:
– Бобби, кто были эти парни? Люди Уэртеро?
– По-моему, ты не остался там, чтобы это выяснить.
– Я надеялся отвлечь на себя одного-двух, – объясняет Монах. – Чтобы раздробить их силы.
– Ну и как, много побежало за тобой?
– Надо нам быть осторожнее, – призывает его Монах. – Один из них утащил деньги Бобби и паспорт. Извини, но я ничего не мог сделать, у него была пушка. Это же всего лишь деньги, верно? Где ты, Бобби?
– Скажу где, и ты кого-нибудь ко мне подошлешь?
– А то как же, – соглашается Монах. – Отвезем тебя в безопасное место, пока не сумеем во всем этом разобраться.
– Я уже во всем разобрался, – отвечает Тим. – Ты ободрал Уэртеро и оставил товар себе. Деньги тоже.
В голосе Монаха слышится обида:
– Как ты можешь так думать?
– Могу, как видишь.
– Бобби… – Разговаривая, Монах смотрит в окно.
Дымка над океаном еще не разошлась, он глядит вниз, на пляж под скалой, и видит женщину, играющую с ребенком в тарелочку-фрисби. Ребенку сейчас положено быть в школе, думает Монах.
– Хочу, чтобы ты посмотрел мне в глаза и сказал, что ты бы так не поступил, – говорит Тим.
– Я только рад…
– Славно, – перебивает его Тим. – Пещера в Солт-Крике, сегодня вечером. В одиннадцать. И на этот раз приходи один, сукин ты сын.
– Пещера в Солт-Крике? – смеется Монах. – Это что, Бобби, как в «Острове сокровищ»? Мы что, впадаем в детство?
– Знаешь, что я думаю, Монах?
– Что ты думаешь, Бобби?
Все, хватит, сердится Тим. Похоже, парень хочет еще немного поводить Бобби за нос. Он считает, у него хватит крутизны водить Бобби за нос.
– Я думаю, что ты – как банк, – не выдерживает Тим. – Что ты столько времени заботился о моих деньгах, что уже начал думать, будто это твои деньги.
– Все они – к твоим услугам, Бобби, – откликается Монах. – Говоря метафорически. Ну то есть большая часть – в виде живой наличности, так что ты можешь получить их когда пожелаешь. Другие денежки – в виде долгосрочных инвестиций в открытых фондах, в холдингах, которые работают с недвижимостью…
– Сейчас меня интересуют живые наличные, – заявляет Тим, – и лучше бы им живенько поплыть в моем направлении. А часть их, возможно, должна будет отплыть обратно к дону Уэртеро.
– Ну, кесарю кесарево…
– В общем, так, – говорит Тим, который не понимает, какого черта в его дела должен впутываться какой-то итальяшка, но ему плевать. – Приходишь туда сегодня вечером с деньгами, один. Или ты – дохлый ублюдок. Capisce?[45]
– Я понимаю.
Монах кладет трубку и выходит на террасу. Лучи солнца пробиваются сквозь туман, обещая еще один солнечный южнокалифорнийский день. Еще один день в раю, думает Монах.
58
Тим сидит на крыльце домика, глядя, как Кит с Элизабет дурачатся на пляже. На носу модные темные очки, купленные в дорогом магазинчике в центре Лагуны.
Он подставляет лицо солнцу, которое жарит вовсю, и смотрит на голубую воду и гребни волн – словно кто-то провел мелом белые линии на синем прямоугольнике океана. Это – крутая Калифорния.
Тим думает, что жизнь, если только суметь за нее ухватиться, – штука очень неплохая.
Кит бегает по пляжу, веселится. Мальчишка не смог бы правильно бросить фрисби, даже если б от этого зависела его жизнь, он кое-как пуляет ею в Элизабет, которая играет ненамного лучше, чем он, ну, или притворяется, что ненамного лучше. Она бросает тарелочку обратно, и мальчишка пускается бежать, гонясь за вращающейся штуковиной, и смеется как дурачок, и вопит от восторга, когда ему приходится ловить фрисби по щиколотку в холодной воде.
И даже такой конченый неудачник и профессиональный преступник, официально признанный асоциальным типом, как Тим Кирни, понимает, что ребенок на седьмом небе от счастья, потому что у него наконец-то составилась настоящая комбинация мама-папа-сын, хотя бы ненадолго, и он извлекает из этого максимум удовольствия.
Тим стаскивает рубашку и натирается солнцезащитным кремом «Bain de Soleil». Он отдыхает, сидя на солнышке, слушая волны, вдыхая соленый воздух и ощущая, как грудь овевает прохладный ветерок. Он чертовски расслабился – может, впервые в жизни.
При этом он понимает, что сейчас опасно расслабляться, но ему наплевать, что сегодня вечером ему надо будет превращаться в идиота и совершать идиотские поступки, но сейчас-то у него есть место на пляже, и прекрасная женщина, и потрясающий ребенок… Отсиживая пожизненный срок в тюрьме, он и мечтать не мог, что когда-нибудь станет жить вот так.