Жюль Верн, «20 тысяч лье под водой»
Пролог
Я никогда всерьез не размышлял о смерти – хотя в последние несколько месяцев у меня была веская причина для этого, – но, если бы и пришлось, вряд ли представил бы себе что-то подобное.
Я смотрел
через длинную комнату в темные глаза ищейки, а она приветливо глядела на меня.
По крайней мере, это неплохой способ закончить жизнь: умереть вместо того, кого ты любишь. Наверное, даже благородный. Стоит того.
Я знал, что если бы не поехал в Форкс, то не стоял бы сейчас на краю смерти. Но и охваченный страхом, я не мог заставить себя пожалеть об этом решении. Если жизнь дарит тебе мечту, которая превосходит всё, на что ты мог надеяться, неразумно горевать, когда приходит время умирать.
Дружелюбно улыбаясь, охотница неторопливо двинулась вперед – чтобы убить меня.
Первый взгляд
17 января 2005
В аэропорт мы с мамой приехали на машине с открытыми окнами. Где-нибудь в других местах январь, возможно, брал свое, но здесь, в Финиксе, термометр показывал плюс двадцать пять, а небо сияло яркой голубизной. Я был в своей любимой футболке «Монти Пайтон» с ласточками и кокосом. Мама подарила мне ее на позапрошлое Рождество, и сейчас она мне маловата, но это не имеет значения. Мне еще не скоро снова понадобятся футболки с короткими рукавами.
На Олимпийском полуострове, на северо-востоке штата Вашингтон, расположился под постоянным покровом облаков маленький городок под названием Форкс. Осадков здесь выпадает больше, чем где-нибудь еще в Соединенных Штатах. Именно из этого города, от его удручающего сумрака мама сбежала, прихватив меня, когда мне не было и года. И именно здесь меня заставляли торчать по целому месяцу каждое лето, пока мне не исполнилось четырнадцать. В тот год я впервые наконец-то смог настоять на своем, и последние три лета мы с Чарли, моим отцом, проводили по две недели в Калифорнии.
И вот теперь мне предстояло длительное заточение в Форксе до самого окончания старшей школы. Полтора года. Восемнадцать месяцев. Я чувствовал себя приговоренным к тюремному заключению. На восемнадцать месяцев, выдержать которые будет весьма непросто. И когда я захлопнул за собой дверцу автомобиля, звук был похож на лязг железного засова в двери камеры.
Ну ладно, хватит мелодрамы. У меня просто богатое воображение, и мама любит мне об этом напоминать. Конечно, это мое собственное решение. Добровольное изгнание.
Правда, от этого не легче.
Мне нравился Финикс, этот большой, беспорядочно застроенный город. Нравились солнце и сухая жара. Нравилось жить с мамой – там, где я был нужен.
– Ты не обязан делать это, – в сотый раз повторила мне она, прямо перед тем, как я направился к пункту досмотра.
По словам мамы, мы с ней так похожи, что я мог бы использовать ее вместо зеркала для бритья. Но это не совсем соответствует истине, хотя с отцом у меня внешне и вовсе нет почти ничего общего. У мамы, в отличие от меня, заостренный подборок и полные губы, а вот глаза у нас абсолютно одинаковые. Только маму детское выражение ее больших светло-голубых глаз делает похожей скорее на мою сестру, чем на мать. Многие так и думают поначалу, и маме это нравится, несмотря на то, что она утверждает обратное. Мои же глаза, хоть и такого же цвета, выглядят менее молодыми и более… нерешительными.
Глядя в эти широко раскрытые и полные волнения глаза, так похожие на мои, я запаниковал. Ведь я заботился о маме, сколько себя помнил. То есть наверняка было время, когда я носил памперсы и не занимался счетами, документами, приготовлением еды и общей организацией, но я этого не помню.
Правильно ли оставлять ее самостоятельно заботиться о себе? В течение месяцев, потраченных на принятие этого непростого решения, мне так казалось. Но сейчас всё выглядело одной большой ошибкой.
Правда, теперь у нее есть Фил, который проследит, чтобы счета были оплачены вовремя, холодильник не пустовал, в машине хватало бензина… и чтобы у мамы была возможность кому-то позвонить, если она потеряется… Теперь она не нуждается во мне так сильно.
– Я хочу уехать, – соврал я. Никогда не был хорошим лгуном, но в последнее время так часто повторял эти слова, что они стали звучать почти убедительно.
– Передавай привет Чарли.
– Передам.
– Скоро увидимся, – пообещала мама. – Помни, ты можешь вернуться домой в любую минуту. И если что-то случится, я тут же прилечу за тобой.
Но я знал, насколько сложно ей будет сделать это.
– Не беспокойся обо мне, – попросил я. – Все будет отлично. Я люблю тебя, мама.
Она крепко обнимала меня еще минуту, а потом я прошел через металлоискатели и больше ее не видел.
Мне предстоял трехчасовой перелет из Финикса в Сиэтл, потом еще час на небольшом самолете до Порт-Анджелеса и наконец час езды до Форкса. Летать я никогда не боялся, но перспектива провести целый час в машине с Чарли несколько тревожила.
Правда, Чарли повел себя в этой ситуации очень достойно и, казалось, искренне обрадовался моему решению окончательно переехать к нему. Он уже записал меня в школу и собирался помочь с поиском автомобиля.
Но все равно неловкости было не избежать. Ни меня, ни его нельзя назвать экстравертами, а это, пожалуй, необходимое качество для всех, кто живет с мамой. Да и вообще, о чем нам говорить? Ведь я не делал секрета из того, как на самом деле отношусь к Форксу.
Когда мой самолет приземлился в Порт-Анджелесе, шел дождь. Это даже не дурной знак, а что-то неизбежное. С солнцем я уже попрощался.
Чарли ждал меня у своей патрульной полицейской машины. И это было ожидаемо. Для всех жителей Форкса Чарли – шеф полиции Свон. Несмотря на некоторые проблемы с денежными накоплениями, я все равно хотел купить себе машину главным образом потому, что перспектива разъезжать по городу на автомобиле с красно-синими мигалками внушала мне ужас. Ничто так не замедляет движение на дорогах, как полицейские машины.
Споткнувшись при спуске с трапа самолета, я врезался прямо в Чарли, который неловко обнял меня одной рукой.
– Приятно видеть тебя здесь, Бо, – с улыбкой поприветствовал он меня, привычно помогая устоять на ногах. Мы смущенно похлопали друг друга по плечам, а потом он отступил на шаг: – Ты не больно-то изменился. Как поживает Рене?
– У мамы все отлично. И я рад тебя видеть, пап, – мне не полагалось в лицо называть его Чарли.
– Ты действительно уехал от нее со спокойной душой?
Мы оба понимали, что он спрашивает не о моем личном счастье. А о том, готов ли я переложить свою ответственность по заботе о ней на другого человека. Именно по этой причине Чарли никогда не пытался отстоять свои опекунские права: знал, как мама нуждалась во мне.
– Да, меня не было бы здесь, если бы я не был уверен.
– Справедливо.
Из багажа у меня были с собой лишь две сумки. Большая часть моей одежды не подходила для сурового климата штата Вашингтон. Мы с мамой, объединив наши ресурсы, несколько увеличили мой зимний гардероб, но этого все равно было маловато. Я спокойно донес бы обе сумки, но Чарли, проявил настойчивость и взял одну из них.
Мне стало немного сложнее сохранять равновесие, хотя вряд ли я когда-нибудь обладал хорошей координацией, особенно после резкого скачка в росте. Зацепившись ногой за выступ двери, я нечаянно ударил сумкой парня, пытающегося войти.
– Ох, прошу прощения.
Несмотря на то, что парень был ненамного старше меня и гораздо ниже ростом, он все же уверенно шагнул ко мне с высоко поднятым подбородком. Я разглядел татуировки на обеих сторонах его шеи. Невысокая девушка с крашеными угольно-черными волосами грозно уставилась на меня из-за его спины.
– Просишь прощения? – переспросила она, словно усмотрела в моих словах что-то обидное.
– Э… да?
В этот момент девушка заметила Чарли в полицейской форме. Ему даже не пришлось ничего говорить. Он просто глянул на парня, который неуверенно попятился назад и внезапно стал выглядеть гораздо моложе, и на девушку, обиженно надувшую ярко накрашенные губы. Не сказав ни слова, они обошли меня и направились в маленький терминал.