24. ИЗМЕНЕНИЕ
Я передумал.
Огонь в руке был не так уж страшен – хотя да, он был худшим из всего, что мне пришлось испытывать прежде. Но не выдерживал никакого сравнения с огнем во всём теле.
Я умолял Эдит заставить его погаснуть. Говорил ей, что на самом деле хочу только этого. Чтобы жжение прекратилось. Больше ничего.
Я слышал голос Арчи, заверявшего Эдит, что все говорят одно и то же… напоминавшего, как она сама тоже просила Карин убить ее. Убеждавшего, что важно лишь мое первоначальное решение.
Помню, как в какой-то момент я заорал на него, чтобы он заткнулся.
Кажется, он извинился.
Но, как правило, трудно было заметить то, что происходило за пределами этого огня. Я знал, что они передвигали меня. Мне казалось, что я долго лежал на залитом кровью и рвотой полу, однако сложно было судить, сколько минут прошло. Время от времени Карин говорила что-то, а ответ Арчи следовал словно через год, но, вероятно, это просто огонь превращал секунды в годы.
А потом кто-то нес меня. Еще одну растянутую до года секунду я видел солнце – оно выглядело бледным и холодным. И всё погрузилось во мрак. Надолго.
Но и в этой тьме мне удавалось разглядеть Эдит. Она обнимала меня, мое лицо было возле ее лица, ее ладонь лежала у меня на щеке. Арчи тоже был где-то поблизости. Кажется, он держал мои ноги.
Когда я кричал, Эдит просила прощения, снова и снова. Я пытался не кричать. Крики всё равно не помогали. Не приносили облегчения, не освобождали. Огню было безразлично, что я делаю. Он просто сжигал.
Когда мне удавалось сфокусировать глаза, я видел тусклые огни, пробегавшие по лицу Эдит, хотя вокруг ее головы было совершенно черно. Кроме наших с ней голосов, тишину нарушало лишь непрерывное басовитое гудение. Иногда оно делалось громче, потом опять стихало.
Я осознал, что снова нахожусь в черной машине, только когда она остановилась. Я не слышал, как открылась дверца, но меня ослепила внезапная вспышка света. Должно быть, я отпрянул от него, потому что Эдит заворковала мне на ухо:
– Мы всего лишь заехали на заправку. Скоро будем дома, Бо. Ты так хорошо держишься. Осталось уже недолго. Прости меня.
Я не чувствовал прикосновения ее руки к моему лицу – ладошке полагалось быть прохладной, но ничто больше не было прохладным. Я пытался дотянуться до нее, но плохо представлял себе, что делают мои конечности. Кажется, они дергались, но Эдит и Арчи сдерживали меня. Эдит догадалась, чего я хочу. Она взяла мою руку и приложила к своим губам. Жаль, что я был не в состоянии ощутить это. Я попробовал сжать ее пальцы, не зная, как заставить мышцы двигаться или хотя бы почувствовать их. Возможно, я сделал это правильно. Эдит не отпустила мою ладонь.
Стало еще темнее. В конце концов я вообще перестал видеть Эдит. В машине царил беспросветный мрак – всё равно, открыты у меня были глаза или закрыты. Я запаниковал. Огонь превращал ночь в какую-то камеру сенсорной депривации, я больше не чувствовал ничего, кроме боли, – ни сиденья подо мной, ни Арчи, обхватывавшего мои ноги, ни Эдит, которая держала мою голову и руку. Оказавшись наедине с обжигающим пламенем, я пришел в ужас.
Не знаю точно, какие слова мне, должно быть, удалось безголосо прохрипеть – к этому времени связки были то ли надорваны криком, то ли выжжены до полной бесполезности, понятия не имею, – но возле моего уха снова заговорила Эдит:
– Я здесь, Бо. Ты не один. Я тебя не покину. Буду рядом. Слушай мой голос. Я с тобой…
Ее слова успокоили меня – прогнали если не боль, то хотя бы страх. Я старался дышать неглубоко, чтобы лучше слышать. Больше мне не нужно было кричать. Жжение нарастало, ни на секунду не спадая, но я приспосабливался. Я не чувствовал ничего, кроме пламени, а вот думать теперь мог не только о нем.
– Я никогда не желала для тебя такого, Бо, – продолжала Эдит. – И отдала бы всё на свете, чтобы этого не было. Я допустила так много ошибок. Мне следовало держаться от тебя подальше, с самого первого дня. Нельзя было возвращаться. Я разрушила твою жизнь. Отняла у тебя всё… – в ее голосе мне снова послышались рыдания.
– Нет, – пытался выговорить я, но не уверен, сумел ли мой рот произнести это слово.
– Вероятно, для него всё зашло уже достаточно далеко, и он это запомнит, – тихо предупредил Арчи.
– Я надеюсь на это, – ответила Эдит, и голос ее надломился.
– Я просто советую тебе использовать это время с большей пользой. Он ведь очень многого не знает.
– Ты прав, прав, – она вздохнула. – С чего бы начать?
– Можешь объяснить насчет жажды, – предложил Арчи. – Когда я впервые пришел в себя, это было самым трудным. А от него потребуется еще больше.
Ответ Эдит прозвучал резко, она словно выплевывала слова сквозь зубы:
– Я не буду настаивать на этом. Он не выбирал такую участь. И волен стать кем захочет.
– Ха, – откликнулся Арчи. – Ты ведь слишком хорошо его знаешь. Другой путь ему не подойдет. Видишь? С ним всё будет в порядке.
Пока она вглядывалась в видение Арчи, было тихо. Хотя я понимал причину этого молчания, но оно всё же оставляло меня гореть в одиночестве. Я снова начал паниковать.
– Я здесь, Бо, я здесь. Не бойся, – Эдит глубоко вдохнула. – Я продолжу говорить. Столько всего нужно тебе рассказать. Во-первых, о том, что, когда это пройдет, когда ты станешь… другим, ты не будешь точно таким же, как я, во всяком случае, с самого начала. Молодой вампир обладает определенными особенностями, и самое трудное для него – игнорировать жажду. Ты будешь изнывать от нее… постоянно. Довольно долго не сможешь думать практически ни о чем другом. Вероятно, год, а может, и два. У всех это бывает по-разному. Как только превращение закончится, я отведу тебя на охоту. Ты же хотел увидеть это, не так ли? Мы возьмем с собой Элинор, так что сможешь посмотреть, как она изображает медведя, – Эдит издала смешок, тихий и болезненный. – Если ты решишь… если захочешь жить, как мы, это будет тяжело. Особенно вначале. Может оказаться даже слишком тяжело, и я пойму это. Мы все поймем. Если у тебя возникнет желание попробовать мой способ, я пойду с тобой. Смогу указывать тебе чудовищ среди людей. Возможны варианты. Что бы ты ни предпочел. Если… если ты не захочешь, чтобы я была с тобой, я пойму и это, Бо. Клянусь, я не последую за тобой, если ты мне запретишь…
– Нет! – задыхаясь, прошептал я. На сей раз я услышал себя и поэтому знал, что выговорил правильно.
– Сейчас ты не обязан принимать еще какие-то решения. Для этого еще будет время. Просто знай, что я буду уважать твой выбор, каким бы он ни оказался, – она снова сделала глубокий вдох. – Наверное, стоит предупредить тебя насчет твоих глаз. Они больше не будут голубыми, – еще одно сдавленное рыдание. – Но пусть это тебя не пугает. Такими яркими они надолго не останутся… Впрочем, полагаю, это мелочь… Мне следует сосредоточиться на самом важном. На самом трудном – и самом плохом. Ох, мне так жаль, Бо. Ты больше не сможешь увидеться со своим отцом или с мамой. Это небезопасно. Ты будешь способен причинить им вред – и окажешься не в состоянии справиться с собой. К тому же… существуют правила. Правила, которыми я связана как твой создатель. Мы оба будем в ответе, если ты потеряешь самообладание. Ох… – у нее перехватило дыхание. – Арчи, он еще столько всего не знает!
– У нас есть время, Эдит. Просто расслабься. Не торопись.
Я снова услышал ее вдох.
– Правила, – сказала она. – Одно правило с тысячью различных видоизменений: существование вампиров должно сохраняться в тайне. Это означает, что новорожденных вампиров необходимо контролировать. Я буду учить тебя… защищать тебя, обещаю, – еще один вздох. – И тебе нельзя будет никому рассказывать, кто ты. Я нарушила этот запрет. Не подумала, что это может тебе повредить… что хоть кто-нибудь узнает. Мне следовало понимать, что даже просто мое пребывание рядом с тобой в конце концов погубит тебя. Что я разрушу твою жизнь… что лгу себе о возможности какого-то другого пути. Я всё сделала неправильно…
– Ты снова позволяешь самобичеванию помешать передаче информации, Эдит.
– Правильно, правильно, – глубокий вдох. – Бо. Ты помнишь картину в кабинете Карин? Ночных покровителей искусств, о которых я тебе говорила? Их называют Вольтури, и они… за отсутствием лучшего термина, это полиция нашего мира. Немного погодя я расскажу тебе о них подробнее… тебе просто нужно знать об их существовании – тогда я сумею объяснить, почему нельзя сообщить Чарли или твоей маме, где ты находишься. Ты не сможешь больше поговорить с ними, Бо, – ее голос напряженно повысился, как будто вот-вот сорвется. – Будет лучше всего… у нас нет другого выхода, кроме как позволить твоим родителям думать, что ты умер. Прости меня. Тебе даже не удалось попрощаться. Это несправедливо!