И все же мы уезжали со стадиона с грустью. Пустые, запущенные трибуны говорили о потере бразильцами прежнего интереса к футболу. Кризисная экономическая ситуация в стране, задолжавшей иностранным банкам к тому времени почти сто миллиардов долларов, отражалась и на профессиональном футболе. Денег на ремонт стадиона не было.
«Маракана» терпеливо и тихо ждала лучших времен…
И вдруг мне вспомнился тот удивительный футбольный праздник, проводившийся на гигантском стадионе 18 декабря 1973 года в честь проводов Гарринчи…
Время давно перевалило за полночь, и усталые мальчишки, стайками сидевшие на каменном бордюре тротуара, по-куриному поджав босые ноги, клевали носами. Что они ждали в столь поздний час? Давно погасли башенные прожекторы. Постепенно редел людской поток, растекавшийся со стадиона.
Под трибуной стоял огромный, сверкающий, с ярко освещенными окнами новенький автобус «Лейланд». Из него лилась музыка. Сверкая белозубой улыбкой, у дверей суетился Пеле. Кого-то подзывал, с кем-то громко переговаривался. Приглашал в автобус. Его дорогая, из тончайшего шелка рубашка переливалась золотом. Такие рубашки в Рио-де-Жанейро покупают только богачи. Продаются они в дорогих «ботиках» по цене, превышающей стоимость шерстяного или тергалового костюма.
К Пеле подходили помолодевшие после игры ветераны, садились в автобус. По-кошачьи, в два прыжка, впрыгнул в открытую дверь Жаирзиньо. За ним гордо и степенно, чувствуя, что на них устремлены взгляды восхищенных болельщиков, поднялись легендарные «сборники». Пеле по-отечески похлопывал товарищей по плечу. Вот вошел в автобус Марио Загало. Улыбнулся шоферу, сел на свое привычное место в первом ряду. Беллини через окно раздавал автографы.
Среди футболистов не было только Гарринчи. Возможно, он давно уже там, в автобусе, слушает льющуюся из репродуктора мелодию? Нет, сквозь прозрачные стекла не видно его смуглого лица.
Мне, как «старожилу» Рио-де-Жанейро, необходимо было в тот час помочь советским тренерам собрать наших футболистов. В полутемных ночных коридорах «Мараканы», как две капли воды похожих друг на друга, порталах, ведущих к выходу, новички, да еще без знания языка, могут легко заблудиться. Я вылавливал в толпе советских футболистов и направлял их к нашему автобусу. Ну а когда все оказались в сборе, как это часто бывает после многолюдных зрелищ, обо мне забыли. Автобус, взревев мотором, быстро «отчалил» от «Мараканы». Ехать мне было не на чем: свой редакционный «фордик» я оставил в центре города у отеля, где жили советские футболисты, так как на стадион приехал вместе с командой.
Городские автобусы, обвешанные пассажирами, привыкшими уезжать после больших матчей именно таким способом, один за другим уплывали в город.
Нет худа без добра: тут я увидел Гарринчу. Знакомые бермуды[11], резиновые шлепанцы на босу ногу, темная майка. Кончиками пальцев он придерживал пластиковую сумку (такие в гастрономах дают для покупок), очевидно, с принадлежностями для душа. Но меня поразил не его внешний вид, а его одиночество. Почему Гарринчу не пригласили в тот роскошный автобус, увозивший Пеле и других знаменитостей на званый ужин?
Гарринча остановился, взял протянутый заспанным негритенком блокнот. Оставил в нем свою подпись, затем подписал другой листок бумаги. Больше охотников за его автографами в ту ночь не нашлось. Из темноты подкатил старенький, видавший виды «фольксваген». Открылась дверца, и Гарринча, нагнув голову, сел в машину. «Фольксваген» тут же отъехал, оставив дымный след из выхлопной трубы. Он увозил в ночь героя «Мараканы», лучшего футболиста планеты, увозил словно в небытие, подальше от толпы, которая два часа назад устроила ему оглушительную овацию. Все это произошло так буднично и быстро, что я даже опешил. Несколько секунд над местом, где только что стоял «фольксваген», еще витал мистический дымок. «Не почудилось ли?» — промелькнула мысль. Так уходить со стадиона в день своего торжественного бенефиса мог только Гарринча — скромный, простой, немного чудаковатый Мане, совершенно не тщеславный человек, гений футбола.