Выбрать главу

Но и ближайшее окружение нашего лагеря не менее прекрасно. Справа от лагеря — скала, на ее вершине мы укрепили наш вымпел, с нее же трижды в день проводим сеансы радиосвязи с другими лагерями. Мы называем ее «радиоскалой». Часть «радиоскалы» расчленена на правильной формы плиты шириной в несколько метров, с заостренными краями. В щелях между ними растет родственник нашей лапчатки Dasiphora dryadanthoides. Здесь это стелющийся кустарник, покрывающий скалы так затейливо, будто он искусственно высажен садовым архитектором. Но и щебнистая терраса перед палаткой тоже не мертва. Она усеяна цветочками эдельвейсов, а вблизи ручейка растут высокие кустики примулы (Primula inoorcroftiana), типичного представителя флоры Памира и Западных Гималаев.

Наш островок в море льда значительно меньше, чем мы ранее предполагали. По форме он близок к равнобедренному треугольнику с ребрами примерно 300 метров и с основанием 350–400 метров. Основание образовано скальным порогом, под ним — морена и тело ледника, сползающего из западной ветви долины. Ребра треугольника (его «плечи») обтекает ледовый поток из восточного конца долины под седлом Анушах. И этот островок обнаженных скал па высоте 4550 метров когда-то тоже был покрыт льдом. Явное подтверждение этого — огромный скальный «стол» на одной из террас. Отступающий ледник оставил здесь плоскую глыбу гранита, которая в процессе таяния льда улеглась на четыре почти одинаковых и достаточно правильно расставленных валуна. Тем самым уточняется период возникновения островка голых скал с щебнистыми «полками» и пятнами мелкого песка. С этого периода начался процесс освоения материнской породы живыми организмами. Растениям и большинству насекомых помог ветер. Мелкие млекопитающие проникали сюда постепенно по моренам. Но трудно объяснить, каким путем попали сюда, например, мелкие бескрылые ногохвостки, относящиеся к неизвестному, до сих пор не описанному виду. При этом конец ледника расположен в пяти часах ходьбы и в 700 метрах ниже по высоте. Природа провела тут своеобразный эксперимент, и нам предстоит выяснить его результаты.

В видовом отношении наиболее богата наша ботаническая «коллекция»: уже удалось обнаружить двадцать три вида высших растений, но на самом деле их больше. Не все они сейчас цветут, и это затрудняет научное определение.

О растительном покрове центральноазиатского высокогорья известно гораздо больше, чем о животном мире, поэтому можно представить себе картину распространения растений и провести некоторые сопоставления. Так, в Ишмурхской долине преобладают виды, типичные для горных областей к северу от Восточного Гиндукуша, — их в долине около 44 процентов. Некоторые из них эндемики, сохранившиеся исключительно на Памире и Гиндукуше, другие распространены повсюду в северной части Евразии, а для пяти видов характерно циркумполярное распространение. Вторая крупная группа (38 процентов) образована видами, типичными для центральноазиатского высокогорья, включая Гималаи, в особенности их западную часть. Только 5 процентов обнаруженных растений имеют отношение к растительности восточной и юго-восточной части горной Азии. Этот северный характер растительности Ишмурхской долины закономерен — ведь для растений, как и для животных, главный гребень Восточного Гиндукуша является основной границей.

В нашем «садике под облаками» более половины видов растений имеют отношение к Гималаям. Растения северной части центральноазиатского высокогорья представлены здесь только четырьмя видами и три из них — типичные эндемики: подушковидный курильский чай (Dasiphora dryadanthoides), копеечник (Hedysarum minjanense) и до сих пор неизвестный вид из семейства крестоцветных (Chorispora pectinata). Растения широкого северного ареала представлены ллойдией (Lloydia serotina), которая растет в альпийском поясе высокогорий и в арктической зоне Евразии. Минуарция (Minuartia biflora) из семейства гвоздичных и папоротник пузырчатый (Cystopteris dickieana) распространены циркумполярно вплоть до евроазиатской и североамериканской частей Арктики.

Сверкающая всеми красками живая коллекция! Настоящий ботанический сад, устроенный самой природой, нетронутый в своей первозданности. Каждый вид занимает здесь свое место, завоеванное в ходе естественного развития. Длительность этого процесса измеряется геологическими циклами, превышающими возраст гор, окружающих зеленый островок ледяной стеной.

Но не меньшее богатство предстало здесь перед зоологом и паразитологом. В течение одной недели удалось выловить и обработать тринадцать высокогорных серебристых полевок. Они относятся к тому же виду, что и обнаруженные у конца ледника, но несут на себе и в своих внутренностях другие виды паразитов, среди которых иные вообще не были известны (например, паразитический клещ Hirstoionyssus stoliczkai). Из свободноживущих членистоногих интересны виды скального паука из рода Gnaphosa и ногохвостка (Dagatnea). Ценной оказалась коллекция бабочек, особенно два вида язонов (Parnassius jacqemonti nuksanicus и Р. actius sulla). Первый из них обычно встречается в центральноазиатском высокогорье и попадался нам в других местах Ишмурхской долины. Второй оказался типично гиндукушским эндемиком.

Спешим с работой, с тревогой наблюдая за погодой, которая снова портится. Каждый день, особенно во второй половине дня, с седла Анушах начинают ползти тяжелые тучи. Памир тоже почти все время закрыт. Барометра у нас с собой нет, но каждое падение давления мы отчетливо ощущаем на себе. По утрам встаем вялыми, и даже швейцарский препарат против горной болезни, вызываемой низким давлением и недостатком кислорода, взятый с собой с целью испытания, практически не действует.

Перспектива возможного снегопада еще больше нас подстегивает, особенно когда мы думаем о своей цели — определить все, что есть живого на нашем клочке земли. Дело в том, что с переменой погоды картина жизни здесь мгновенно изменяется. Насколько проще, скажем, геологу, имеющему дело со скалой или породой, — они-то никуда не денутся. В нашем же деле достаточно, чтобы облако закрыло солнце и подул ветер с ледника, — и вот там, где минуту назад порхали бабочки, сейчас абсолютно мертвое царство.

Мы ходим буквально на цыпочках вокруг единственного экземпляра низкорослого одуванчика, который никак не хочет расцветать. То же самое происходит и с какими-то необычными войлочными плотными растениями. Сначала нам показалось, что это плотные звездочки какого-нибудь эдельвейса, но потом оказалось, что это собственно еще и не цветы. Здесь несколько таких кустиков, и все они заставляют нас опасаться, что мы так и не дождемся полного цветения. Нам все же повезло: по некоторым признакам удалось верно определить растение. Оно оказалось редким высокогорным видом горькуши (Saussurea gnaphalodes), до сих пор не упоминавшимся среди представителей флоры Афганистана.

Каждый экземпляр в наших коллекциях имеет свою историю, каждая находка связана с небольшим приключением. Однако погода все больше беспокоит нас. Обычная лабораторная работа здесь становится проблемой. Попробуйте несколько часов просидеть на ледяном ветру, препарируя животное, когда руки, к тому же стянутые резиновыми хирургическими перчатками, стынут так, что теряют гибкость, и почти невозможно удержать пинцет или скальпель. Или же попытайтесь высушить гербарий, если ветер рвет из рук гербарные листы, засыпая вас то снегом, то ледяной крупой, а в самой палатке, даже в спальном мешке, не успевают высохнуть собственные носки. Да, работа здесь, в Шангри-Ла, останется незабываемым временем в моей жизни.

Сочетание врача и ботаника в одном лице дает возможность решить весьма насущную проблему — открыть местный природный источник необходимых нам витаминов. Мирек в своих ботанических изысканиях использует обоняние, пробует на вкус, сравнивает, проделывает кулинарные эксперименты. В результате на свет появляется новое блюдо — «салат а ла Шангри-Ла». Рецепт следующий: листочки растения из семейства зонтичных (Hymenolaena candolii) плюс лимонный сок плюс масло от сардин. Целый мешок «сырья» мы притащили потом в базовый лагерь, и салат получил всеобщее признание. Только профессор Гадач, который в Праге проводил научное описание гербария, удивленно качал головой и недоумевал, как это у нас не разболелись животы.