На следующее утро, как только рассвело, выхожу к желобу. С каждым метром ступаю все осторожнее и медленнее. Стараюсь внушить себе, что не хочу зря тревожить сурка — а вдруг он ненадежно попал в ловушку или даже сумел обойти ее и в данный момент находится вне норы? На самом же деле попросту оттягиваю момент возможного разочарования. Оно-то меня и ожидало! Капкан пуст, вокруг норы никаких признаков жизни. Со вчерашнего дня — никаких изменений.
Путь вверх по желобу с какой-то надеждой и возвращение вниз без всяких результатов повторяются каждое утро и вечер несколько дней подряд. Наконец я сдаюсь. Норы в самой деле существуют, но выглядят по-прежнему необитаемыми, и я уже готов предположить, что все остальное, в том числе песни сурка, — плод моей фантазии. Ловушки я отношу в лагерь, упаковываю в ящики. Продолжаю бродить по моренам с небольшими мышеловками и ловлю высокогорных полевок.
Неудача не дает мне спать, и через неделю я все-таки снова стою с ружьем в знакомом кулуаре. И снова надо мной вдруг раздается свистящий звук, переходящий в индюшиное клокотание! Значит, сурки здесь все-таки есть, это не порождение моей фантазии. Но где же они? Приблизиться к норам на расстояние выстрела можно только по желобу, но в этом случае сурок увидит меня прежде, чем я его. Хорошо бы притаиться под скалами вне желоба и ждать, пока испуганный зверек успокоится и снова вылезет из норы, но это невозможно. Невозможно также и спрятаться в самом кулуаре: много раз за день по нему, как заряды, летят сверху груды камней. В самом деле, если на одной чаше весов — тушка зверька, а на другой — собственная жизнь, то человек не раздумывает долго над выбором. Итак, мой первый гиндукушский сурок обыграл меня по всем статьям!
Следующая встреча с сурком происходит всего через несколько дней. К востоку от базового лагеря, на противоположном берегу ледникового потока, находится несколько причудливых скальных башен. Когда из-за плохой погоды выход наверх невозможен, Радан Кухарж и Милош Матрас отправляются к этим скалам. Преисполненные восторга от отличного скалолазания, они сообщили о небольшой долине между погребенной боковой мореной и коренными склонами. На дне долинки, заполненной наносами тонкого песка, из-под снежника выбегает родничок прозрачной воды, окруженный редкой растительностью. Собрался и я туда с запасом ловушек. Хотя от базового лагеря до цели всего несколько сот метров по прямой, на пути лежит препятствие в виде бурного ледникового потока. Это означало, что нужно сделать многочасовой подъем вверх, к леднику, пересечь его в устьевой части и снова спуститься под скальные башни. Первая попытка спрямить путь и перейти поток вброд прошла довольно успешно. Правда, на другой берег я вылез промокший и промерзший — словом, достаточно наказанный за свою рискованную затею. Как бы то ни было, я у цели. Спускаюсь с морены в углубление у подножия скалы и оказываюсь в хорошо защищенной от ветра, покрытой дерном западинке всего в несколько квадратных метров. Передо мной открылась чудесная картина, напоминающая конец марта у нас, когда после таяния снега появляется первая трава. Не хватает только примул.
Начинаю расставлять ловушки, выискивая места поудобнее, но их не так уж много. Поэтому часть ставлю на склоне морены, где так же кое-где во многих местах пробивались кустики травы. Постепенно забираюсь на гребень моренного вала. Ставлю очередную ловушку и осматриваюсь, выбирая место для следующей, как вдруг перед моими глазами оказывается стоящий столбиком сурок! Он возвышается на камне в каких-нибудь пятидесяти метрах от меня. Всего долю секунды он неподвижен, затем раздается свист, означающий испуг, между камнями мелькает оранжевое пятно, и я снова один на морене.
Шаг за шагом я осматриваю морену вокруг места, где сидел сурок. Ничего! Ни единого следа или входного отверстия, не говоря уже о норке. Раздосадованный, возвращаюсь в лагерь. Не могут меня утешить и те несколько высокогорных полевок, которых я нахожу на следующее утро в ловушках в долинке у скальных башен.
Дни уходят. Уходит и моя надежда добыть сурка. Остальные участники экспедиции только усугубляют мое мрачное настроение своими замечаниями и вопросами: «Все еще ничего?» Постепенно у меня появился своего рода «сурковый комплекс».
Ишмурхская долина — тихое место. Кроме шума реки, ветра и падающих камней — ни звука. Когда молчали сурки, я пытался имитировать сам их свист. Однажды вечером, когда я тренировался в палатке, подражая песне сурка, Радан спросил: «Что это такое?»— и пояснил: «Я уже это где-то слышал…»
Так я узнал, что сурки живут в соседней долине Чап-Даррах; Радан побывал там с нашим передовым отрядом еще в то время, когда экспедиция стояла лагерем на реке Пяндж и подыскивалось удобное место для базового лагеря. В тот же вечер организовалась «охотничья» группа в долину Чап-Даррах.
Как ловить сурков
Базовый лагерь почти пуст. Здесь только солдаты, Екрам и два носильщика, которые сегодня пойдут со мной в долину Чан-Даррах. Остальные выполняют альпинистскую часть программы и находятся сейчас в верхних лагерях. На отлов я пойду один, Екрам и носильщики лишь помогут мне перебросить необходимое снаряжение и тут же вернутся в базовый лагерь.
В предрассветных сумерках влажные палатки покрыты хлопьями свежего снега. При виде их носильщики не хотят вставать и выискивают любой предлог, чтобы подольше не покидать уютную и просторную военную палатку, где постоянно теплится небольшой костер из тополевых прутьев.
«Барай Чап-Даррах», — тороплю я своих помощников. «Хароб, хароб…» — отвечают носильщики, намекая на плохую погоду и указывая руками на тяжелые снежные тучи. Делаю тот же жест, но сопровождаю его словом противоположного значения: «Хоб» — дескать, погода сейчас хорошая. И все же возникает еще одна оттяжка: носильщики перед выходом должны напечь себе лепешек.
Наконец около семи часов выступаем. Дорога то круто устремляется вверх, то идет под уклон. Спускаемся по тропе, по которой несколько недель назад подымались к базовому лагерю. Тогда в лабиринте скал и каменных обломков мы искали наиболее удобный путь. Теперь тропа пробита довольно хорошо — ее протоптали носильщики, все это время ходившие из лагеря к деревне Ишмурх и обратно. В тех местах, где следы на камнях не столь отчетливы, трасса обозначена зелеными пятнами. Это остатки мелкого зеленого жевательного табака, порцию которого носильщики периодически ловким жестом забрасывают себе под язык, а затем сплевывают под ноги.
Недалеко от лагеря встречаем молодого крестьянина. По-видимому, это родственник одного из носильщиков, он несет в лагерь заготовленные заплаты для обуви и небольшой запас лепешек. Просит разрешения идти с нами и даже не говорит об оплате. За скромное вознаграждение он готов нести мои вещи.
Сегодня нам надо спуститься как можно ниже. Мы должны пройти почти всю долину Ишмурх-Даррах примерно до уровня селения Ишмурх и снова начать подъем по долине Чап-Даррах приблизительно до высоты базового лагеря. Тысяча метров (по вертикали) спуска и затем девятьсот метров вверх. Если к этому добавить расстояние по горизонтали, то для одного дня будет порядочно.
После полудня стоим перед подъемом в Чап-Даррах. Носильщики хотят здесь остановиться на ночлег и продолжать путь завтра. Тот, что присоединился к нам по дороге, просит бакшиш и хочет вернуться в Ишмурх. Я даю ему двадцать монет, и, видимо, это хорошо действует на остальных; все хором благодарят и решают, включая получившего, двигаться дальше.
Чап-Даррах сильно отличается от долины Ишмурх. Эта короткая и очень крутая, особенно в нижней части, долина сдавлена с двух сторон склонами из конгломератов. Именно этот конгломератный пояс создает существенную преграду, образуя узкое ущелье, по которому стремительный и бурный ледниковый поток обрушивается каскадом, заполняя все дно. Чтобы проникнуть в долину, надо преодолеть обрывистый, в пятьдесят метров высотой, порог в ее борту. Екрам, на счету которого 6000-метровая вершина Кох-и-Меена, выступает в качестве апробированного альпиниста и всеми силами помогает носильщикам. На некоторых участках он даже выбивает для них ступени в скалах, и с таким рвением, что из-под ледоруба летят искры, а главное, он постоянно их подбадривает. Слов я не понимаю, улавливаю лишь интонации, но по результатам могу судить о воздействии. Наконец мы преодолеваем порог и останавливаемся уже на втором «этаже» долины. По-видимому, в нее ведет и другая, менее трудная тропа. Отсюда просматриваются сложенные из камня умелыми руками пастухов ограждения и укрытия. В весенние месяцы тут, видимо, пасут овец и коз, но сейчас трава полностью выжжена солнцем. О пребывании здесь крестьян свидетельствуют и протоптанные кое-где тропы. Решаем двигаться по ним, это хотя бы немного ускорит наше восхождение. Тропа вьется над быстриной по крутому осыпному склону. На каждом шагу нога срывается с тропы, вызывая лавину щебня, который осыпается в пропасть под нами. Особенно тяжело приходится носильщикам в их ветхой, бесформенной обуви. Искренне им сочувствую.