Следующий уступ долины образован скалой, и на этом отрезке пути требуются уже приемы профессиональных альпинистов. Дальше по этому берегу пройти не удается. Спускаемся к воде и долго ищем место для переправы. Стремительная ледниковая река озадачивает необычной глубиной. По нашим окоченевшим ногам бьют камни, крупная галька с шумом уносится течением вниз по долине. Мы по пояс в воде, к тому же хлынул колючий ледяной дождь. Очутившись наконец на другом берегу, не тратим времени на обувание: неподалеку, всего в нескольких сотнях метров, нависающие скалы обещают надежное укрытие от непогоды. Бежим к ним босиком. Для носильщиков это не самое страшное, но для меня — настоящий ад.
Что бы мы делали без Екрама? Без него невозможно было бы уговорить носильщиков двинуться дальше. Один из них и в самом деле выбился из сил. Но вот преодолен еще один высокий, покрытый травой уступ, и мы уже стоим у края выположениого, со слабым уклоном участка, образующего днище долины. Покрытый скудной растительностью, это в то же время самый большой зеленый участок, встреченный нами в этой части гор. Я озадачен, так как до сих нор был уверен, что лугов здесь нет и быть не может. Только позднее я выяснил, что это классическая высокогорная полынная степь, в которой среди зеленовато-серых пятен полыни, известной ‘под названием «полынь афганская», встречается гималайский ковыль.
Мы на высоте 3700 метров. И как бы в знак приветствия раздается свист сурка, и на наших глазах великолепный оранжевый экземпляр исчезает между камнями.
Сразу же над последним преодоленным уступом, на северной стороне поляны, разбиваем лагерь. Неподалеку, всего в двухстах метрах от палаток, виден только нижний край осыпи. Из-под камней выбивается небольшой источник, так что водой мы обеспечены. Это весьма кстати: к ледниковому потоку нужно спускаться не меньше чем на двадцать метров по крутому склону. Кроме того, в его воде такое количество взвешенного песка, что использовать ее для приготовления пищи практически невозможно. Увидеть остальные окрестности пока трудно — все закрыто низкими черными тучами, осыпающими нас зарядами мокрого снега.
Носильщики сгружают с себя поклажу, получают деньги и консервы на обратный путь и быстро уходят — хотят до наступления темноты успеть к укрытию, где мы пережидали ливень после переправы через реку. Остаюсь один. Так начинается моя охотничья робинзонада. Сколько времени она продлится — неделю, дольше? Все зависит только от сурков.
Первая ночь не приносит ничего. Спал я очень плохо, шквалистый ветер трепал стенки палатки, а между его порывами обрушивается то ливень, то мокрый снег. Честно говоря, нелегко сохранить спокойствие в такой обстановке. Со склонов над поляной с грохотом срываются камни. Время тянется медленно. В пять часов рассветает. Откидываю полог палатки — кругом все скрыто непроницаемо плотными, темными дождевыми тучами. Неужели из-за погоды я потеряю свой последний шанс?
Воскресное утро. Тщетно стараюсь разглядеть хоть что-нибудь вокруг и берусь за дневник.
Около половины седьмого непогода наконец утихает. Выбираюсь наружу. Первая моя цель — скопление норок неподалеку от источника, где я вчера увидел сурка. Вблизи этого места выбираю удобный камень для наблюдения и стрельбы. Жду. Время идет. Начинаю промерзать и чувствую, как постепенно меня охватывает раздражение. Ничего, по-прежнему ничего! Выйдут ли вообще сурки из нор в такую погоду? И вдруг вижу двоих сразу! Целюсь, нажимаю курок — выстрела нет! В спешке я забыл о предохранителе. Снова целюсь. Выстрел — оба сурка исчезают. Бегу к норам и уже издали вижу: один сурок лежит на спине. Счастье наконец-то улыбнулось мне. Чувствую необыкновенное облегчение. Напряжение всех предыдущих дней, трудности и безуспешные попытки — все позади. Сурок оказался молодым, но уже набравшим вес и прекрасной окраски. Этот вид вообще отличается своей расцветкой. За желто-оранжевый подшерсток и коричневую полосу на спине и голове русские зоологи назвали его красным сурком.
Уже беглый обзор показывает, что с точки зрения паразитологии добыча ценная. Подобно тому как у пасущегося скота встречаются под кожей вдоль хребта вздутия, содержащие личинки овода, подстреленный мной сурок имеет такие же вздутия под мышками и вдоль тела. Позднее мне удается установить, что причина их — личинки высокогорного овода (Oestromyia marmotae). Это особый вид, найденный до сих пор только в горах советской Средней Азии. Оводы претерпевают в теле хозяина сложные превращения, причем личинки проходят четыре различные стадии развития.
Все это я обнаружил у пойманного молодого сурка. Благодаря этому удалось дополнить существовавшее ранее описание этого вида сведениями о неизвестной до того стадии его развития.
Охота в долине Чап-Даррах не обманула моих ожиданий. В первые же дни мне удалось обследовать все сурковые норы. Некоторые расположены под крупными камнями или же в непосредственной близости от них и почти никак не замаскированы. Норы видны уже издали благодаря холмикам свежей земли с включением крупных обломков камней. Сама нора наклонно углубляется в землю в среднем на 25–35 сантиметров и лишь изредка на большую глубину. Выбранный материал образует перед входом валик высотой до 30 сантиметров. Местами сурки строят норки близко друг от друга, и при этом выбранный песок и щебень могут покрывать площадь до 10 квадратных метров. Здесь подобные места выдают себя окружающими норы колючими подушками акантолимонов с их красно-фиолетовыми цветами. Часть нор не имеет жильцов. Обитаемые отличаются свежим основным входом и многочисленными боковыми ходами.
Я обнаружил, что все норы находятся на участках, где есть растительность. Лишь один старый самец в виде исключения вырыл себе жилище на осыпи, примерно в пяти метрах выше уровня полянки. Естественно, что вход в эту нору не обозначен насыпным материалом и выглядит как небольшая расселина между камнями. Сурок часами просиживал неподалеку от входа, и прошло несколько дней, пока я установил, что здесь его нора, а не просто место укрытия. Как только я его спугнул, зверек бесшумно исчез между камнями.
И все-таки я его заполучил! Это оказался крупный самец. Выслеживание его помогло мне утвердиться в предположении, что самки и самцы живут раздельно. Чтобы не промахнуться при выстреле, я следил за ним несколько дней и заметил, что в отличие от самки, которая, если ее испугать, становится на задние лапки и издает предупреждающий свист, самец безмолвно шмыгает в норку. Молодые сурки также не издают свиста и от своих осторожных и недоверчивых родителей отличаются тем, что в случае тревоги быстро выскакивают из норы, забывая об опасности.
У нас, в Татрах, сурки давно привыкли к туристам, и их можно наблюдать с небольшого расстояния. Но здесь, в Гиндукуше, они чрезвычайно пугливы. Подойти к ним поближе почти невозможно. В тот момент, когда кажется, что вам удалось усыпить бдительность сурка, за вашей спиной неожиданно раздается предостерегающий свист другого, о присутствии которого вы и не подозревали. Свист переполошит всю долину, и охоте конец: испуганные сурки забиваются в свои норы и долгие часы не показываются наружу. Поэтому приходится применять особый метод охоты.