Однако первые следы горных ботинок альпинистов отпечатались на снегу Барунской долины только в 1952 году под ногами двух титанов современной эпохи покорения Гималаев — Эдмунда Хиллари и Эрика Шиптона. Они прошли из области Соло-Кхумбу в верхнюю часть долины Барун. Двумя годами позднее, и через год после покорения Эвереста Хиллари снова вернулся сюда во главе новозеландской экспедиции. Ее участники помимо выполнения обширной альпинистской программы изучили многие прилегающие долины и закартировали их. Биологических вопросов они лишь коснулись, фотографируя предполагаемые следы «йети»[3] и снабжая снимки весьма общими комментариями.
1954 год связан с первым серьезным геологическим исследованием области Бару на. Его провели французы осенью после прохождения муссонов. Экспедиция искала тогда подходы к вершине Макалу. Вершина была успешно взята весной 1955 года. В обеих экспедициях принимали участие геологи П. Борде и М. Латрель. Кроме обширных геологических результатов Борде опубликовал в отдельном сообщении фото обнаруженных им следов, которые были, по его мнению, следами йети.
Самостоятельным путем действовала японская научная экспедиция на Макалу в 1970 году. Помимо сбора геологических коллекций в ее задачи входило брать пробы крови у жителей деревень по мере подъема в горы — для последующих лабораторных поисков антител против опухолеобразующего вируса.
Нашим ближайшим предшественником была югославская экспедиция 1972 года, которая включала в свою программу вопросы геоморфологии и орнитологии. Работая в осеннее время, экспедиция попала в крайне неблагоприятные условия. Альпинисты были вынуждены спуститься с юго-западной стены, и всей экспедиции пришлось отступить из-за глубокого снега и сильного мороза. От наших югославских друзей мы получили много ценных наставлений и советов, но о ходе и результатах их исследований я до сих пор ничего не знаю.
На этом перечень научных исследований в области реки Барун заканчивается. Таким образом, для биолога весь район оставался в полном смысле terra incognita.
Из субтропиков в Арктику
Катманду вызывает восхищение у каждого приезжего. Будь я туристом, с наслаждением побродил бы по старинным улочкам вокруг храма Живой Богини, понаблюдал бы жизнь на рынке перед старым королевским дворцом и совершил бы паломничество к священному Сваямбхунатху. Или постоял бы у ворот Пашупатинатху, которые для нас, иноверцев из Европы, остаются до сего дня за‘ крытыми, как и столетия назад. Поразмышлял бы у его стены, на берегу реки Багхмати, наблюдая, как те, кто окончили свой земной путь, навеки соединяются с нирваной на небольших кострах из очень дорогих здесь дров.
В Катманду тысячи соблазнов, у меня же в этом городе буквально горит под ногами земля. Я здесь один, все остальные уже давно в горах, у селения Дхаран-Базар, и на календаре стремительно приближается дата, когда там соберутся носильщики и караван двинется. Я же ежедневно посещаю правительственное здание Сингха-Дурбар в ожидании продления срока действия паспортов и документов на въезд в восточнонепальские районы. Кроме того, мне нужно выполнить массу мелких дел, которые Иван с Миреком не успели закончить.
Мне очень помог в Катманду Зденек Виднер, чехословацкий эксперт непальской топографической службы. Без его содействия мне было бы трудно в государственных учреждениях попасть в нужные комнаты и встретиться с ответственными чиновниками. Сингха-Дурбар — это гигантский лабиринт, в нем две тысячи дверей без номеров и указателей. Чтобы второй раз не заблудиться и снова найти нужные помещения, я украдкой черчу на выбеленных стенах малозаметные значки и стрелочки. Здание же Гималайского общества — другой объект моих хождений — вообще не соответствует широкой славе этого института и напоминает большой сарай или скорее некий салун из вестерна.
С нетерпением ожидаю момента, когда смогу покинуть Катманду. Правда, меня несколько тревожит мысль о том, как я один буду догонять экспедиционный караван по тропам Малых Гималаев в щегольском пиджаке с изображением старинных гербов на модных пуговицах, видимо, пришитых на нашей швейной фабрике для более представительного вида. К этому надо добавить лакированный чемоданчик в руке и сумку через плечо, до отказа набитую мелкими деньгами — я получил их в банке для расплаты с носильщиками.
Последний самолет регулярной линии Королевской авиакомпании, на котором я успел бы добраться до Бпратнагара к моменту выхода экспедиции, улетел без меня. Следующий полетит только через четыре дня. Следовательно, караван будет уже два-три дня в пути. Но Зденек находит решение: на следующий день рано утром из Катманду в Бпратнагар летит самолет грузового спецрейса, и меня согласны взять с собой.
Старый военный «Дакота», который так и не дождался после окончания войны нормальных пассажирских кресел, набит ящиками и грузами для строительства нового аэродрома в Бпратнагаре. На них кое-как устроился инженер из ФРГ, сопровождающий груз, за ним втиснулся и я. Самолет с ревом мчится по полосе, обрывающейся словно лыжный трамплин. Исчезает бетон под колесами — и мы уже плывем в голубом утреннем небе. Мне впервые удается увидеть ледяную стену Больших Гималаев. Это мой третий полет по этой трассе, но до сих пор все горные вершины были закрыты облаками. На сей раз погода отличная, и очень жаль, что пожелтевшие, исцарапанные, в трещинах стекла иллюминаторов не дают возможности фотографировать. Стараюсь ориентироваться по панорамной схеме, лежащей у меня на коленях. В этом царстве ледяных вершин все же нахожу пирамиду Лонг-Танга, а впереди по курсу самолета просматривается Гауризанкар. Вдруг горизонт начинает наклоняться, и затем становится ясно, что это не выправление курса, а мы поворачиваем обратно.
Открывается дверь пилотской кабины, нам сообщают, что произошла небольшая поломка радиопередатчика. Но даже непосвященному ясно, что один из моторов вышел из строя. Постепенно он совсем перестает работать. Под самолетом чередуются глубокие ущелья и крутые склоны. Горные вершины почти на одной высоте с нами. Но и внутри самолета, набитого ящиками, кое-как закрепленными веревкой, обстановка не особенно утешительна.
Инженер откладывает газету: «Я летаю на Востоке уже пятнадцать лет. Думаю, что и сегодня все обойдется». Он был прав. После полудня мы добираемся до Биратнагара. Я легко примирился с потерей панорамы гор, которые к полудню скрылись в облаках, и, наоборот, зеленые пятна полей в окрестностях Биратнагара кажутся мне на редкость приветливыми.
Низменная часть Непала на крайнем востоке государства представляет собой узкую тридцатикилометровую полосу. По ней проходит шоссе из Биратнагара в Дхаран-Базар, то есть от индийской границы к первым горным склонам. Это единственная автотрасса, связывающая север с югом.
Биратнагар окружен замкнутой душной низиной, занятой рисовыми полями и бамбуковыми рощами и полной малярии. Это одна из самых малярийных областей Непала. В этом году болезнь свирепствует особенно сильно, и информация о положении в районе публикуется на первых полосах газет в Катманду.
Кончаются обработанные поля, дорога входит в девственный лес, полный любопытных обезьян. Здесь это уже остатки лесов, но в других низинных районах Непала сохранились обширные массивы тропических листопадных лесов с тиграми, носорогами и слонами — джунгли, воспетые Киплингом. Как богаты были эти леса, видно из исторического документа, описывающего визит английского короля Георга V, который в 1911 году провел по приглашению магараджи Чандрасе десять дней на охоте в непальских лесах. В охотничьем лагере, уже тогда освещавшемся электричеством, для нужд «высочайших» охотников было сосредоточено 600 слонов и 10 тысяч солдат из племени турков. Король за эти десять дней собственноручно застрелил десять носорогов, двадцать одного тигра и двух медведей. Кроме того, в лондонский музей была отправлена коллекция трофеев, которую составляли шкуры, рога, бивни еще многих носорогов, тигров, медведей, слонов и других ценных животных. (Магараджа получил в качестве компенсации за эту охоту английский орден, 2000 современных ружей и 5 миллионов патронов.)